Конфликты и политики

Любой политик, представляя в высших органах государства, на международной арене, в парламенте или на площади интересы тех, кто его избрал, уполномочил или хотя бы просто не возражает против его деятельности, осуществляет и свои интересы, преследует свои цели, стремится к собственному благу. Давая обещания еще более улучшить хорошее или окончательно искоренить плохое, «повысить доходы» или «понизить расходы», он прежде всего связывает выполнение или невыполнение этих обещаний со своим положением, обеспечивающим ему место во власти, — среди тех, кто по возможности господствует над многими, а подчиняется немногим.

Как правило, степень расхождения между интересами тех, кого представляет и кем руководит политик, и его собственными обнаруживается лишь в ходе политической деятельности. Дистанция и восприятие этого «расхождения» во многом связаны с тем, насколько как управляющие, так и управляемые удовлетворены своим положением в системе общественных, в том числе и политических, отношений. Не будем обсуждать здесь вопрос о том, какая именно составляющая этой системы воспринимается в обществе острее — политическая, правовая, экономическая или какая-либо другая. Поиски ответа на него связаны с постановкой и обсуждением целого ряда других вопросов: где? Когда? В какой стране? В каких исторических условиях? Кто и как это воспринимает? Но, даже не ответив на них, можно утверждать: общество, в котором высока внутренняя неудовлетворенность, это общество, в котором высока вероятность политического конфликта.

Многое при этом зависит от взаимодействия и взаимообусловленности личности и политического конфликта.

Часто повторяющаяся, типичная и вместе с тем всегда уникально-своеобразная ситуация политического конфликта открывает возможность выявить инвариант, т. е. нечто повторяющееся и сохраняющееся в переживании индивидом этой коллизии. Этот инвариант не сводится к описанным уже в «Артхашастре» или макиавеллевском «Государе» политическим технологиям, правилам и приемам исполнения той или иной роли в конфликте. Не исчерпывается он также ни превращением человека в «субъективный», «человеческий» или любой иной «фактор», ни набором социально-психологических или каких-либо других черт, присущих личности.

Здесь мы встаем перед проблемой сущности человека как политического феномена, обладающего неотчуждаемыми и неизменно проявляющимися на протяжении едва ли не всей истории человечества характеристиками, обнаруживающимися в мире политики.

Как уже говорилось, политические конфликты являются предметом анализа на протяжении тысячелетий. В рамках различных традиций этого исследования ученые, начиная от Фукидида и кончая нашими современниками, связывают конфликт с биологической, социальной, психосоматической, производственно-классовой и т. д. детерминацией сущности человека. Представляется, что сейчас, в конце XX в., когда политические конфликты не только не уходят в прошлое, а, напротив, все чаще приобретают универсально-будничную форму, их изучение не может не связываться с пониманием политического конфликта- как неотъемлемого компонента формирования человека, процесса политической социализации личности.

Другими словами, политический конфликт — это не только выражение сущности человека, когда он участвует в системе властных, политических отношений, но и условие формирования самого политического человека. Это, в частности, следует и из того факта, что становление и эволюция политического человека неизбежно предполагают осознание (самосознание) его места во многоуровневой системе потенциально конфликтной оппозиции: «мы — они», «свои — чужие».

Какая бы конкретная причина ни вызвала политический конфликт — политика государства, отношения между различными этническими, конфессиональными или какими-либо другими группами населения, — он неизбежно вызывает требования к управляющим со стороны, по крайней мере, части управляемых: изменить цели, формы или способы осуществления власти. Иногда эти требования ограничиваются лишь устранением от власти политических деятелей, проводящих данный политический курс, а иногда затрагивают и всю политическую систему общества.

В условиях внутриполитического конфликта повышается вероятность смены политических лидеров — политиков, представляющих и ведущих тех, от чьего имени они принимают решения, В этих условиях утвердившиеся у власти политики вынуждены более или менее глубоко пересматривать или даже изменять проводимую ими политику, искать такой путь проведения преобразований, который позволил бы им сохранить и упрочить свое положение в системе власти. Поиски такого пути осложняются появлением или активизацией конкурирующих политиков, заявляющих, что они лучше и точнее знают и выражают интересы той или иной общественной группы. Учитывая, что и обществе всегда есть те, кого устраивает существующее положение и сохраняющие его политические деятели, конфликтная ситуация может обостряться. Сталкивающиеся интересы (а точнее стоящие за ними люди) могут нарушить существующий политический порядок, изменить установленный политический режим и даже разломать, совершив революционные преобразования, всю сложившуюся систему политических отношений.

Специалисты, изучающие различные стороны деятельности политических лидеров, согласны между собой в том, что лидерство — это та роль, исполнение которой в отношениях между людьми удается не в каждой ситуации, и что те, кто являются лидерами в одной ситуации, не обязательно будут ими в другой. Однако такого единодушия нет, когда речь заходит о том, какого именно лидера требует возникшая конфликтная ситуация.

Одни, вслед за М. Вебером, считают, что общество, переживающее серьезный кризис или политический конфликт, поражающий структуры власти, требует (и, как правило, получает) харизматического лидера. Таким лидером является тот, кто может внушить веру в свои почти (а иногда и без «почти») сверхчеловеческие качества, в то, что он обладает способностями, особенно высоко ценимыми в данном обществе. Его сторонники верят ему просто потому, что ОН САМ ЭТО СКАЗАЛ, и отвечают ему преданностью, доходящей до готовности к самопожертвованию.

Другие, например хорошо известный в нашей стране французский политолог Ж. Блондель, профессор Европейского института во Флоренции, считают, что подобная ситуация — необходимое, но недостаточное условие для появления харизматического лидера. В действительности, по их мнению, нет никаких определенных и ясных указаний на то, какие условия могут привести к появлению такого лидера. Приводимые ими данные говорят, что степень зависимости остроты переживаемой ситуации и появления харизматического лидера очень невелика. Отсюда их убеждение в том, что понятие «харизматическая власть», тесно связанное с «божественными» или «сверхчеловеческими» качествами ее носителя, не является удобным и практичным инструментом, с помощью которого можно было бы описать и проанализировать политические процессы в обществе, даже переживающем конфликтную, кризисную ситуацию.

Независимо от приверженности одной, другой или какой-либо третьей позиции, нельзя не заметить, что поведение сторон в конфликте, осуществление власти или ее смена в условиях конфликта не отделены каменной стеной от сложившейся в данном обществе политической традиции, тесно связаны с существующими там ценностями, типом политической культуры и стереотипами политического поведения. Другими словами: как живем, так и конфликтуем.

Пожалуй, лучше всего подтверждает это утверждение рассмотрение тех типовых ситуаций, которые возникают в ходе взаимодействия управляющих и управляемых. Спе-. циалисты по управлению различают «жесткие» ситуации, возникающие в условиях острого дефицита ресурсов или каких-либо вызовов, угрожающих системе и требующих заданной реакции, «средние» и «мягкие». Для двух последних характерно снижение остроты дефицита ресурсов, повышение степени свободы, независимости в действиях как управляющих, так и управляемых. Считается, что в «жесткой» ситуации наибольшую эффективность имеет авторитарный стиль руководства, в «средней» — демократический, коллегиальный, а в «мягкой» повышается эффективность авторитарного стиля.

Приняв установленное таким образом соответствие характера ситуации и стиля лидерства, А. С. Панарин, один из наиболее талантливых отечественных политологов, дает ему соответствующее объяснение. В «жесткой» ситуации лидеру необходимо выбрать главное и во имя этого пожертвовать всем остальным, включая роли чуткого коллеги, наставника, благожелательного советника и т. д. Авторитарный стиль лидерства предполагает повышенную готовность к достижению целей любой ценой, сосредоточение, централизацию и даже персонификацию власти, что в общем-то отвечает самому характеру «жесткой» ситуации. Зная, что эти ситуации оправдывают авторитаризм и суровые меры принуждения, лидеры авторитарного стиля склонны искусственно создавать их, поддерживая высокий уровень напряженности в том обществе или той социальной группе, где они действуют.

Наибольшая эффективность демократического стиля в «средней» ситуации объясняется тем, что он позволяет получить широкую поддержку различных людей и социальных групп, дает возможность лидеру поощрять их участие в решении общих задач, используя при этом для получения результата находящиеся в их распоряжении материальные, духовные и информационные ресурсы. Что касается «мягкой» ситуации, как правило оказывающей расслабляющее влияние на 6е участников, то эффективность авторитарного стиля определяется способностью лидера использовать этот стиль как своего рода компенсацию, позволяющую мобилизовать и повысить ответственность людей, направив их энергию на совершение нужных, но, как им кажется, не обязательных и не срочных действий.

Рассмотрение личностных, в частности психологических, характеристик лидера и других участников конфликта выходит за рамки данного учебного пособия. Но уже сказанного достаточно, чтобы констатировать: независимо от того, какая именно ситуация по своему характеру более всего близка данному политическому конфликту, выдвигаемые ею требования обусловливают либо выход на передний план «новых» политиков, отвечающих этим требованиям, и рост их влияния, либо усвоение «старыми», уже сложившимися политическими деятелями соответствующего ей стиля действий и принятия политических решений.

Принятие решений изучается самыми разными науками — от психофизиологии до специальных отраслей математики, занятых оптимизацией этого процесса по установленным критериям. Политическая наука рассматривает принятие политических решений как волевое, целенаправленное управленческое действие, направленное на изменение или сохранение отношений в системе власти, совершающееся по технологии, определяемой природой и характером данной системы, правилами и особенностями ее функционирования.

Политик, выступая как лицо, принимающее решение (ЛПР), несвободен в своих действиях. Выбор вариантов принимаемых им решений ограничен нормами, институтами и традициями данной политической системы, уровнем информационной, ресурсной и социальной поддержки, способностью управляемых воспринять и осуществить принимаемые решения, самой средой, в которой они вырабатываются. Так, в «жесткой» ситуации политического конфликта ЛПР приходится сталкиваться с дефицитом времени и информации, давлением противника и разногласиями в своем собственном окружении, с эмоциональными перегрузками и разного рода стрессами. Оценивая этот процесс, так сказать, «изнутри», бывший министр обороны США Р. Макнамара — политик, имеющий богатый опыт участия в выработке решений во время острейших конфликтов на Ближнем Востоке и в отношениях между СССР и США — констатирует, что по мере того как в каждом из этих случаев конфликт обострялся, «напряженность усиливалась, эмоции накалялись и опасность принятия иррациональных решений увеличивалась».

Однако какое бы — рациональное, нерациональное или иррациональное — решение ни принял политик и какие бы уважительные причины и обстоятельства на него ни влияли, о качестве этого решения (да и о самом ЛПР) можно более или менее обоснованно судить только по результатам и последствиям, связанным с принятым решением. Именно в этом результате обнаруживается совпадение или степень расхождения собственных интересов политика с интересами представляемых и управляемых им людей. И только после анализа последствий и результатов можно судить о политике не по его намерениям и обещаниям, а по их воплощению в жизнь.

Понятно, что «после», потом, в будущем причины и обстоятельства могут измениться, будут выглядеть по-другому. Поэтому искушенный в политике государь, президент, правитель, руководитель ведомства, депутат или делегат зачастую следует совету Никколо Макиавелли — одного из первых и самых популярных политологов в истории человечества. «Разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание... А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру».

Хотя Н. Макиавелли часто издают, много и охотно читают, тем не менее, наверное, есть политики, не знакомые с этим высказанным более четырехсот лет тому назад советом. Во всяком случае, подобные рекомендации некоторые из них делают и от своего имени, как, например, президент США Т. Рузвельт (1858—1919). Под его руководством Америка проводила активную экспансионистскую внешнюю политику, не останавливаясь перед применением силы оружия для установления и закрепления своего политического влияния и господства. Наставляя своих преемников и последователей, Т. Рузвельт писал: «Истинный государственный деятель должен пренебречь любым договором, если действия по его поддержанию могут представить собой серьезную опасность для нации». Думается, что, по крайней мере в этом случае, Т. Рузвельт себя от нации не отделял.

Как свидетельствует исторический опыт осуществления и изучения практической политики, многие из тех, кто дает и принимает подобные советы, независимо от того, почерпнули они их из книг или считают результатом собственного опыта, осуждают Н. Макиавелли и его продолжателей за политический цинизм и беспринципность. Раскрытие и обнародование даже хорошо известных секретов власти не поощряются в мире политики.

В стремлении к власти, к ее получению, укреплению и удержанию используются самые разнообразные, как «чистые», так и «нечистые», формы и средства борьбы за право представлять интересы той или иной общности и, используя ее ресурсы, мощь и влияние, от ее имени удовлетворять интересы правящих. Эта борьба может вестись открыто, когда, например, представители соперничающих политических партий публично — на месте, отведенном для общественных собраний, перед телекамерами или на страницах газет — сражаются за должности архонта, претора, президента, члена комитета или депутата. Она может принимать и характерную для кремлевских политиков форму «схватки бульдогов под ковром», о которой говорил У. Черчилль, выдающийся английский политический деятель, неоднократно занимавший пост премьер-министра своей страны и сам отличавшийся бульдожьей хваткой.

Для политика, ведущего борьбу за власть и влияние, победа в политическом конфликте означает, как минимум, свидетельство профессиональной пригодности, открывает пути к переходу на новый, более высокий уровень деятельности, туда, где его власть, а значит возможность направлять и контролировать других людей в своих интересах, будет возрастать. Именно в этом, если трезво оценивать декларации о готовности к самоотверженному служению народу, о своем долге перед избирателями и желании поработать на благо общества, состоит неизменный, глубокий внутренний импульс, объединяющий весьма разнообразные мотивы деятельности самых разных политических деятелей.

Анализируя эмпирические исследования мотивов деятельности зарубежных политиков-законодателей, Г. Г. Дилигенский — видный отечественный специалист по социально-политической психологии — делает заключение, в полной мере справедливое и по отношению к российским политикам, что независимо от своих исходных личных мотивов любой активный политик вынужден овладеть какой-то позицией в системе власти и заботиться о ее сохранении. Эта позиция, закрепляется ли она занятием какого-либо поста, получением должности, статусом или членством в выборном органе, лидерством в партии, движении, парламентской фракции, реализует ли она власть индивидуальную или групповую, необходима для осуществления политических целей. При этом одни политики считают власть самостоятельной ценностью, обладание которой само по себе является целью их деятельности, для других она — средство, обеспечивающее возможность достижения разнообразных, в том числе и неполитических, целей. Но и в том, и в другом случае политик вовлекается в борьбу за власть, и чем острее и напряженнее эта борьба, тем больше шансов, что данный вид вовлеченности и стимулирующая его цель — победа, накладываясь на все другие мотивы, в конце концов сам станет доминирующим мотивом деятельности политика.

Но, преследуя свои благородно-возвышенные, эгоистические, а то и грязно-низменные цели, политики в той или иной мере действительно служат обществу, управляя его делами и организуя его жизнедеятельность. Политики-профессионалы оказываются прямо-таки вынуждены доказывать свою состоятельность, дабы отстоять свое существование и право на дальнейшую работу «по специальности» в противоборстве, а иногда и в конфликтах с другими претендентами, т. е. с такими же политическими деятелями, число которых никогда не бывает меньшим, чем количество удобных, высокооплачиваемых, вообще «хороших» мест во властных структурах.

Победители в этом противоборстве, длящемся многие тысячелетия и развивающемся в разных исторических условиях, в различных политических системах, режимах и институтах, никогда не могут быть спокойны и уверенны в прочности своего господствующего положения. Причем это справедливо как по отношению к демократически избираемым и сменяемым лидерам, так и по отношению к наследственным монархам и пожизненным диктаторам, насильственная смерть которых нередко является своего рода неизбежным «профессиональным риском». Но это не единственная цена, которую политику приходится платить за поражение в политическом конфликте. Куда страшнее может быть сохраняющееся в памяти поколений негодование и презрение по отношению к тем, кто вверг своих сограждан, свой народ и свою страну в беду. Правда, нельзя не признать, что нередко именно громадный размах злодеяний и вопиющая безнравственность совершенных действий некоторыми людьми воспринимаются как свидетельство величия политического деятеля.

Подробнее мы остановимся на этом далее, в главе, посвященной отечественным политическим конфликтам, сейчас же необходимо сказать о тех, кто уже неоднократно упоминался ранее и по своей профессии также принадлежит к миру политики.