Потребность в общении

Изучение потребностей – одна из труднейших проблем психологии, потому что увидеть их непосредственно нельзя и судить об их наличии у человека, об уровне их развития и особенностях содержания приходится на основании косвенных данных. Большинство психологов у нас и за рубежом утверждают, что у человека существует особая потребность в общении (А. Г. Ковалев, 1963; М. Ainsworth, 1964; Н. Ф. Добрынин, 1969; J. Bowlby, 1969; А. В. Петровский, 1970; Е. Maccoby, J. Masters, 1970; К. Обуховский, 1972; А. Кемпински, 1975). Но природу этой потребности они либо не определяют, либо формулируют тавтологически, как «стремление к общению» (Отношения между сверстниками., 1978), «желание быть вместе» (B. C. Мухина, 1975). При этом остается невыясненным, почему люди стремятся друг к другу и зачем им нужно быть вместе.

Не решен и вопрос о происхождении потребности в общении. Лишь немногие считают ее целиком врожденной (А. В. Веденов, 1963; D. T. Campbell, 1965). Гораздо чаще выдвигается иная точка зрения, состоящая в утверждении того, что потребность в общении складывается прижизненно, в ходе реальной практики общения человека с окружающими людьми (С. Л. Рубинштейн, 1973; Ф. Т. Михайлов, 1976; А. В. Запорожец // Принцип развития…, 1978; А. Н. Леонтьев, 1983). В известной нам литературе мы не нашли данных об экспериментальном исследовании этого вопроса, и потому он остается, по существу, открытым.

По сути дела, остается открытым и вопрос о специфике потребности в общении – о ее качественном своеобразии и несводимости к любым другим потребностям. На словах ее часто признают, но на практике коммуникативную потребность нередко сводят к другим потребностям – во впечатлениях (М. Ю. Кистяковская, 1970), в безопасности (А. Пейпер, 1962), в комфорте от соприкосновения с мягким теплым телом (Н. Harlow, M. Harlow, 1966) или в совокупности всех благ (У. Бижу,

Д. Баер, 1966).

В главе 1 мы сообщали о том, что считаем коммуникативную потребность стремлением человека к познанию и оценке других людей, а через них и с их помощью – к самопознанию и самооценке. При этом мы отталкивались от того, что одна из исходных функций общения состоит в организации совместной с другими людьми деятельности для активного приспособления к окружающему миру, включающему и его преобразование. Следовательно, у человека существует жизненно важная нужда в общении: ведь для эффективного совместного действия важно, чтобы участники группы хорошо знали и правильно оценивали и себя, и своих товарищей. Это обстоятельство и определяет возникновение у них потребности в познании и оценке друг друга и самих себя. Но общение создает и отличные возможности для отражения любых своих качеств и качеств друг друга благодаря тому, что предметом общения является другой человек как субъект и в ходе общения на него направлена интенсивная психическая активность партнеров. Таким образом, коммуникативная деятельность требует оценки себя и партнеров и создает для нее оптимальные возможности.

Как же и когда появляется потребность в общении у детей?

В поисках ответа на этот вопрос мы провели систематическое наблюдение за детьми начиная с 16–го дня жизни. В нашей работе (М. И. Лисина, 1974а) взрослый раз в 1–2 дня систематически воздействовал на детей. Это были 5 поочередных 30–секундных действий, включавших появление в поле зрения ребенка, поглаживание, улыбку и ласковую речь, сначала порознь, а затем в едином комплексе. Г. Х. Мазитова (Проблемы периодизации…, 1976; Экспериментальные исследования…, 1976) использовала 14 вариантов разнообразных воздействий. За пятью, описанными выше, следовали другие, в которых взрослый молча сидел рядом с ребенком, представляя тому проявить свою инициативу; и наконец, одновременно появлялись трое разных взрослых, из которых один был ребенку незнаком, второй – знаком, а третий приходился ему родным. В опытах Г. Х. Мазитовой участвовали дети от 1–го до 12–го мес. жизни включительно. С. Ю. Мещерякова (Экспериментальные исследования…, 1975; Проблемы периодизации…, 1976) многократно применяла только одно сложное воздействие (взгляд с улыбкой, поглаживанием и речью), но она варьировала последующий ответ взрослого на поведение ребенка: в одних случаях взрослый безмолвно наблюдал за ним, никак на него не реагируя (ситуация одностороннего воздействия), а в другом – активно поддерживал и одобрял все ответные проявления радости и инициативы младенца (ситуация с двусторонними актами общения). Испытуемыми С. Ю. Мещеряковой служили дети от начала 1–го и до 7–го мес. жизни.

Результаты наблюдений были подвергнуты затем количественной и качественной обработке. Они позволили проследить, как постепенно изменялось поведение младенцев в отношении взрослых.

В первые 2 нед. появление взрослого не вызывало изменения поведения младенца, когда тот лежал в кроватке. И только в «положении под грудью» (Н. Л. Фигурин, М. П. Денисова, 1949) длительный ласковый разговор и поглаживания приводили к появлению у младенца сосредоточения: он замирал и напрягался.

С 3–й нед. воздействия взрослого начали вызывать у детей ориентировочно–исследовательскую активность, направленную на ознакомление с этим человеком. Сначала дети пристально вглядывались во взрослого, а позднее начинали следить за ним, рассматривать его лицо. Далее в обследование вовлекались помимо глаз головка и все тело ребенка.

Затем в ответ на воздействие взрослого у детей появлялись эмоциональные реакции. В начале 4–й нед. жизни у ребенка можно было наблюдать улыбку в ответ на улыбку, а потом и на иное воздействие взрослого. Затем ребенок начинал улыбаться людям по своей инициативе, лишь завидев издали фигуру взрослого.

На 2–м мес. жизни у детей сложилась форма поведения, которая получила в работах школы Н. М. Щелованова название «комплекс оживления» (Н. Л. Фигурин, М. П. Денисова, 1949). Она свидетельствовала одновременно:

• о все возрастающей радости ребенка при виде взрослого;

• о стремлении ребенка привлечь внимание взрослого, показать ему свои способности и умения;

• о его желании повторять те действия, которые понравились взрослому.

Эта форма поведения включала разнообразные виды двигательного оживления детей, а также вокализации: короткое гукание, певучее гуление и возбужденные вскрики. В дальнейшем описанная сложная форма поведения у детей закреплялась и до конца первого полугодия с большим постоянством появлялась в различных ситуациях взаимодействия со взрослыми.

Итак, результаты наших наблюдений свидетельствуют о том, что сразу после рождения ребенок никак не общается со взрослым: он не отвечает на обращения старших, и, конечно, сам к ним не адресуется. А после 2 мес. младенцы вступают во взаимодействие со взрослыми, которое можно считать общением; они развивают особую активность, объектом которой является взрослый, и стремятся привлечь внимание взрослого, чтобы самим стать объектом такой же активности с его стороны.

Но как точнее определить, есть ли уже у младенца коммуникативная потребность, а если нет – то на каком этапе становления она находится?

Отправляясь от нашего определения общения, от понимания его предмета и природы коммуникативной потребности, мы выделили 4 критерия, одновременное наличие которых служит свидетельством того, что у ребенка уже есть потребность в общении.

Первым критерием служит для нас внимание и интерес ребенка ко взрослому; в этом критерии обнаруживается направленность ребенка на познание взрослого и тот факт, что взрослый стал объектом особой активности детей.

Вторым критерием мы считаем эмоциональные проявления ребенка в адрес взрослого; в них обнаруживается оценка взрослого ребенком, наличие у ребенка отношения ко взрослому, которое неразрывно связано со знанием о нем.

Третий критерий состоит в инициативных действиях ребенка, направленных на то, чтобы привлечь интерес взрослого, проявить себя перед старшим партнером; в этом поведении обнаруживается стремление ребенка познакомить взрослого с собою и самому еще раз увидеть свои возможности через реакции другого человека.

Наконец, четвертым критерием служит для нас чувствительность ребенка к отношению взрослого, в которой обнаруживается восприятие детьми той оценки, что дает им взрослый, и их самооценки.

Проявления, соответствующие 4 критериям, возникают в поведении детей не сразу, а одно за другим в указанной последовательности. Взятые в совокупности, они, по нашему мнению, дают возможность, во–первых, ответить на вопрос, есть ли у данного ребенка потребность в общении со взрослыми, и, во–вторых, охарактеризовать уровень сформированности этой потребности. Применение указанных критериев позволяет сделать вывод о том, что у детей в первые месяцы жизни происходит постепенное оформление потребности в общении, осуществляющееся в 4 этапа по мере появления 4 критериев и завершающееся к 2 мес. В пользу предлагаемого вывода говорит, кстати, также и тот факт, что именно после 2 мес. у детей возможно выработать условные рефлексы, используя воздействие взрослого (его вид, улыбку, разговор) в качестве особого рода подкрепления (Н. Rheingold, J. Gewirtz, H. Ross, 1959; Y. Brackbill, 1967; H. Papousek, 1970; С. Ю. Мещерякова, 1975).

Как мы видели, процесс становления первичной коммуникативной потребности протекает стремительно и занимает около 2 мес. Не означает ли это, что указанная потребность унаследована и лишь «проявляется» после рождения ребенка? Мы отвечаем на этот вопрос отрицательно. Наша точка зрения состоит в утверждении целиком прижизненного формирования потребности детей в общении с окружающими людьми. Доказательство выдвигаемого тезиса мы находим в некоторых работах по госпитализму.

Так, например, М. Ю. Кистяковская (1970) наблюдала, что в условиях госпитализма дети не проявляют ко взрослым ни внимания, ни интереса даже по истечении 2–3 лет жизни. Но стоило педагогу наладить взаимодействие с ребенком, как в течение короткого времени детей удавалось далеко продвинуть по пути развития, сформировать у них активное отношение к людям и окружающему миру. При этом педагог практически проводил ребенка через те этапы, которые были выделены и описаны выше как этапы развития потребности ребенка в общении со взрослыми. Дело начиналось с пробуждения у ребенка познавательного интереса ко взрослому.

Чуть позднее у ребенка появлялось аффективное отношение к людям и предметам. И в заключение у детей формировалось инициативное поведение, направленное на самовыявление и на получение оценки от окружающих людей.

Откуда берется у ребенка потребность в общении, если при рождении она отсутствует и сама собой (например, при госпитализме) не возникает?

Мы полагаем, что она может быть построена только на основе других потребностей, которые начинают функционировать ранее. По–видимому, первоначально некоторые элементы будущей деятельности общения выполняются в составе иных видов активности, побуждаемых другими потребностями. Ведь любая деятельность всегда многограннее, чем предусматривается предварительной задачей, и лишь потом постепенно эти элементы выделяются, объединяются и составляют новый вид деятельности. При этом деятельность общения и потребность в общении конституируются почти одновременно, и исходным пунктом в обоих случаях служит выделение взрослого в качестве объекта особой активности ребенка.

Но наше рассуждение немедленно выдвигает два новых вопроса.

1. На основе каких потребностей формируется потребность ребенка в общении со взрослыми?

2. Какие факторы обеспечивают приобретение ею специфических черт, отличающих ее от тех потребностей, на базе которых она возникает, и необходимых для того, чтобы ее можно было считать истинно новой потребностью?

Мы считаем основой коммуникативной потребности органические жизненные нужды ребенка (в пище, тепле) и многие, многие другие, которые с такой полнотой перечислила в свое время М. Риббл (М. Ribble, 1943). Будучи беспомощным и не умея удовлетворить их самостоятельно, младенец сигнализирует о дискомфортных состояниях и тем добивается их устранения. Но его беспокойство и крики являются сигналами, и очень точными (J. Dunn, 1977; J. Gibson, 1978), только объективно. Субъективно он никому их не адресует, и это дало повод авторитетным психологам утверждать, что в первые дни и недели жизни младенец либо вовсе не подозревает о существовании близких взрослых, ухаживающих за ним, либо ощущает их присутствие крайне смутно, толком не отделяя родителей ни от себя, ни от остального мира (J. Piaget, 1954; Л. С. Выготский, 1984).

Однако жизненная практика в конце концов помогает ребенку открыть существование взрослого как единого источника поступления к нему всех благ, а интересы эффективного «управления» таким источником создают нужды ребенка в том, чтобы его выделить и исследовать.

Но органические потребности – не единственная основа потребности в общении. Мы придаем также великое значение изначальному стремлению ребенка к новым впечатлениям (D. Berlyne, 1960; G. Cantor, 1963; R. Fantz, 1966; Л. И. Божович, 1968; М. Ю. Кистяковская, 1970). Взрослый человек – самый богатый информацией объект в мире младенца.

Однако нужда ребенка в удовлетворении органических потребностей и его стремление к информации – лишь та основа, которая заставляет младенца первоначально выделить взрослого в окружающем мире, обратить на него особое внимание. Это еще не общение. Решающее значение для возникновения последнего имеет поведение взрослого, его позиция в отношении к ребенку. Дело в том, что взрослый с самого начала относится к младенцу как к субъекту и ведет себя с ним как партнер по общению. Более того, взрослый нередко «играет» и за ребенка как за второго участника общения, авансом наделяя его действия смыслом и значением, которого они еще не имеют.

Такое поведение взрослого в ходе практического взаимодействия с младенцем создает дополнительную необходимость и возможность для выделения его ребенком как объекта, а постепенно с его помощью открыть новые – субъектные – качества и в самом себе. Специфика коммуникативной потребности состоит, как говорилось выше, в устремленности ребенка на понимание и оценку себя и других людей – тех, с которыми он общается. Возникшая у ребенка с открытия фундаментального свойства – субъективности «личности» взрослого и самого себя – потребность в общении и дальше постоянно побуждает детей к выявлению все новых и новых качеств у себя и окружающих людей, их возможностей и способностей, важных для успеха совместной деятельности.

Рождение новой потребности не сводится к надстройке новых сигналов над прежней потребностью, когда вид взрослого, звук его голоса и прикосновение напоминают ребенку о предстоящем насыщении или смене мокрого белья на сухое. Это в корне отличает наше понимание рождения коммуникативной потребности от концепции «социального научения». В рамках указанной концепции потребность в общении – это вторичная потребность, не только основанная на нужде в помощи взрослого, но и сводящаяся к ней (У. Бижу, Д. Баер, 1966). Мы же утверждаем, что в первые недели жизни у ребенка появляется именно новая, отсутствовавшая ранее потребность в общении – для понимания себя и других, равно одаренных активностью, но бесконечно разнообразных субъектов, контакты с которыми приносят ребенку совершенно особое, ни с чем не сравнимое удовлетворение. Это не корыстная нужда в полезном человеке, а высокая духовная «потребность в том величайшем богатстве, каким является другой человек» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 125).

Решающее значение социальных воздействий взрослого в деле возникновения и развития у детей потребности в общении подтверждается многими нашими экспериментами.

Так, в своей статье (Развитие общения…, 1974) мы сравнивали развитие у воспитанников дома ребенка комплекса оживления. При этом выяснилось, что в условиях систематического общения со взрослыми (Э–группа) комплекс оживления у детей возрастал дольше и достигал максимума не в 3 мес. 7 дн., как у их ровесников из К–группы, а в 4 мес. Максимальная интенсивность комплекса оживления у этих детей также была значительно больше (222,1 усл. ед. против 149,6 в среднем по двум группам). Преимущество детей, получивших дополнительные коммуникативные воздействия взрослых, особенно ярко выступило при сравнении длительности вокализаций и интенсивности двигательного оживления. Влияние занятий общением было сильнее всего у детей, имевших к началу их возраст 2 мес., и ослаблялось у детей постарше, которым к началу занятий уже исполнилось 4 мес.

Описанные опыты показали, что в условиях, когда взрослый систематически обращался к нему как к личности, к любимому партнеру по общению, коммуникативная деятельность младенца бурно расцветала, что можно считать проявлением у него потребности в общении. А ведь экспериментатор не участвовал в уходе за ребенком и не удовлетворял его первичные нужды!

Г. Х. Мазитова (1977) привлекала к опытам три группы детей: младенцев из семьи, имеющих родных, и две группы воспитанников из дома ребенка – сирот и детей, имеющих родителей, которые посещали их примерно раз в 3 мес. Она установила, что дети с родителями независимо от того, где они воспитывались – в семье или в доме ребенка, имели высокие и близкие между собой показатели общения (латентный период вступления в общение у них был мал, а количество ответных реакций и инициативных действий, их интенсивность и частота высоки); показатели сирот резко от них отставали. Г. Х. Мазитова делает вывод о том, что энергетическая характеристика коммуникативной деятельности детей сильно зависит от отношений ребенка с близкими взрослыми и решающее значение имеет то, что родители значительно чаще, чем персонал дома ребенка, обращаются к ребенку как к субъекту ухода. Описанные выше факты также можно считать аргументом в пользу тезиса о решающем влиянии «личностных» воздействий взрослого на развитие коммуникативной деятельности и побуждающей ее коммуникативной потребности у детей.

Наконец, особое положение коммуникативной потребности детей среди других нужд, в том числе и тех, на основе которых она родилась, подтверждают наши исследования, где она сопоставлялась с потребностями другого рода. Изучение развития звуковысотного (М. И. Лисина, Т. К. Мухина // Развитие восприятия…, 1966) и фонематического слуха детей (М. И. Лисина, М. Лопес Гевара, 1972, 1973), а также поведения детей 1–2–го года жизни при восприятии звуков человеческой речи в сопоставлении с разнообразными иными звуками и шумами (Д. Б. Годовикова, 1969; В. В. Ветрова, 1975) показало, что уже в 1,5 мес. у младенцев появляется, а затем все более развивается избирательное отношение к звукам человеческой речи.

Аналогичные данные в связи с воздействиями уже не звуковой, как выше, а зрительной модальности также тщательно изучались в нашем коллективе. Опыты С. Ю. Мещеряковой с младенцами (Экспериментальные исследования., 1975), Л. Н. Галигузовой с детьми 2–3–го года жизни (1978) и Х. Т. Бедельбаевой с дошкольниками (М. И. Лисина, Х. Т. Бедельбаева // Общение и его влияние…, 1974; Х. Т. Бедельбаева, 1978а, б) подтвердили аналогичные сообщения Т. Бауэра (Т. G. Bower, 1966, 1975), Р. Фанца (R. Fantz, S–Nevis, 1970) и других исследователей о том, что и в сфере зрительно воспринимаемых воздействий соблюдается правило первоочередной и преимущественной ориентировки ребенка на «социальные», то есть исходящие от взрослого, сигналы. Мы объясняем эти факты с точки зрения иерархии потребностей (М. И. Лисина, В. В. Ветрова, Е. О. Смирнова // Общение и его влияние., 1974). По–видимому, предпочтительное отношение детей к воздействиям, исходящим от человека, можно рассматривать как свидетельство положения коммуникативной потребности в верхней части этой иерархии (A. Pick, D. Frankel, L. Hess, 1975).

Выше мы говорили о рождении потребности ребенка в общении со взрослыми. Но в последующие годы у детей появляется также стремление общаться друг с другом.

Как рождается эта новая коммуникативная потребность?

Для ответа на этот вопрос мы обратились сначала к научной литературе. В советской детской психологии природа потребности детей в общении друг с другом исследована мало и главным образом начиная с подросткового возраста (Д. Б. Эльконин, Т. В. Драгунова // Возрастная и педагогическая психология, 1973; В. Н. Лозоцева, 1978; Н. Э. Фокина, 1978). Для маленьких детей вопрос о ее природе либо не ставится, либо «решается» тавтологически со ссылкой на ставшие знаменитыми слова 6–летнего мальчика, обращенные к матери: «Мне надо ребенков, а ты не ребенок». Впервые их привел Е. А. Аркин (1968), а потом их часто цитировали B. C. Мухина (1975), Я. Л. Коломинский (1976) и многие другие. Но из слов мальчика нельзя понять, почему ребенку нужны другие дети и зачем они ему требуются.

На наш взгляд, потребность в общении имеет единую природу независимо от того, каков возраст партнера: главное, это узнать о себе и оценить себя через другого и с его помощью. А кто является тем зеркалом, в которое ты смотришься,^[4] определяет только, как именно можно использовать партнера для целей самопознания и самооценки.

Изучение общения подростков привело Т. В. Драгунову к выводу, что «сверстник выступает в качестве объекта сравнения с собой и образца, на который подросток равняется. Подростку легче сравнивать себя со сверстником… Взрослый – это образец, практически трудно досягаемый, его качества проявляются в жизненных ситуациях и отношениях, часто отсутствующих у подростка, а сверстник – это мерка, которая позволяет подростку оценить себя на уровне реальных возможностей, увидеть их воплощенными в другом, на которого он может прямо равняться» (Возрастная и педагогическая психология, 1973. С. 121–129). Думается, что сказанное справедливо и для детей более младшего возраста.

Что касается происхождения потребности ребенка в общении со сверстниками, то здесь также нет полной ясности.

Некоторые исследователи утверждают, что она имеется уже у младенцев (С. М. Кривина, Э. Л. Фрухт, 1975). Э. Л. Фрухт пишет, что «взаимодействие детей старше 8–9 мес. можно считать первой формой социального контакта» (Проблемы периодизации…, 1976. С. 123). С. В. Корницкая, напротив, приходит к выводу, что «взаимодействие младенцев побуждается не особой потребностью в общении друг с другом, а градиентами потребностей во впечатлениях, активной деятельности и в общении со взрослым» (Воспитание, обучение…, 1977. С. 38). Б. Спок (1971) сообщает, что на 1–м году жизни ребенок может наблюдать за другими детьми. М. Льюис и Дж. Брукс (М. Lewis, J. Brooks, 1974) отмечают положительную реакцию младенцев на незнакомого ребенка.

Но что все это означает?

Для обоснованного суждения о том, имеется ли у детей потребность в общении между собой, логично использовать те же 4 критерия, которые были нами предложены для изучения генезиса потребности детей в общении со взрослыми.

Совместно с Л. Н. Галигузовой (Исследования по проблемам…, 1980) мы предприняли экспериментальное исследование потребности в общении со сверстниками у детей от 1–го года до 3 лет. Они составили три возрастные группы: от 1 до 1,06, от 1,06 до 2 и от 2 до 3 по 10 человек в группе. Каждый ребенок участвовал в трех сериях опытов, где он мог видеть взрослого, своего сверстника и игрушки, изображенные на слайдах или реальные. Сочетая по–разному эти объекты, экспериментатор старался определить, какова сравнительная сила у детей различных коммуникативных и некоммуникативных потребностей. В I серии опытов дети могли видеть игрушку, сверстника или взрослого на слайдах; во II – они же были представлены ребенку реально, но на некотором расстоянии и в III – ребенок мог с ними взаимодействовать, вступать в контакт. Во всех трех сериях опытов дети отдавали предпочтение «социальным» объектам – взрослому и сверстнику. Судя по вниманию и эмоциональным проявлениям детей, на первом месте у них стояла потребность в общении со взрослым, особенно обострявшаяся в условиях, когда тот мог стать реальным партнером ребенка. На следующем месте стояли потребности ребенка во впечатлениях и в активном функционировании. В наших опытах ребенок мог удовлетворить их двумя путями: взаимодействуя со сверстником и манипулируя игрушками. Неразвитость практических контактов с ровесником быстро разрушала намечавшееся сотрудничество детей. А «фетишизация» игрушек (Д. Б. Эльконин, 1971) создавала у детей повышенную склонность выбирать игрушки для действий с ними и активного получения различной информации. Таковы оказались результаты суммарного анализа деятельности детей всех трех возрастных групп.

Далее мы анализировали поведение детей раздельно каждого возраста и установили любопытные факты. Выяснилось, что во всех группах в поведении детей между собой были действия, не зависевшие от свойств объекта (неспецифические), и действия специфические, встречающиеся лишь при взаимодействии ребенка с ровесниками (табл. 1.1).

Таблица 1.1

Частота разных видов действий детей при восприятии реальных объектов (II серия) и в ходе практического взаимодействия с ними (III серия), усл. ед.

При этом в младшей группе (от 1 до 1;06) действия, ориентированные на сверстника, носили только неспецифический характер. Они включали обследование

и эмоциональные проявления, одинаковые для взрослого и игрушек (1); действия, специфические для манипуляций с игрушками: бьет рукой, не реагирует на крик сверстника, наступает на ногу или на живот соседа, тянет его с интересом за волосы, сосредоточенно тычет пальцем в ухо (2); действия, специфические для взрослого: заглядывает в глаза, смотрит с улыбкой в лицо, прикасается к руке (3).

В средней группе (от 1,06 до 2) сохранились неспецифические действия, общие для всех трех объектов (1); возросло количество действий, общих для взрослого и сверстника (3): сюда вошли выразительные жесты, адресованные партнеру выражения эмоций, коммуникативные вокализации; уменьшилось количество действий, общих для предмета и сверстника (2); дети стали иногда прекращать их в ответ на протест сверстника или при выражении им неудовольствия, специфические только для сверстника (4).

В старшей группе (от 2 до 3) сохранились неспецифические действия самого общего характера (1); еще более увеличилось число действий, общих для взрослого и сверстника (3): сюда присоединились речевые высказывания, инициативные обращения к партнеру; почти исчезли действия, характерные для манипуляций с игрушкой (2); сложились действия нового типа, встречавшиеся только при контактах со сверстниками (4). Действия 4–го вида отличались рядом примечательных особенностей. Прежде всего, они носили особо раскованный характер, были оригинальны и неожиданны подчас для самого ребенка (дети нарочно опрокидывались, принимали вычурные позы, издавали необычные звуки, швыряли игрушки, подушки). Кроме того, они сопровождались бурным выражением эмоций (заливистым смехом, восторженным визгом, криками изумления, прыжками, приседаниями). Среди специфических только для взаимодействия со сверстниками действий отмечались многочисленные случаи подражания, приводившие детей к играм рядом и попыткам сотрудничества; намеренное повторение ребенком действия или слова, вызвавшего одобрение сверстника; речевые диалоги; инициативные действия разного типа, направленные на привлечение внимания сверстников. Количественные данные, показывающие описанные сдвиги, приведены в табл. 1.1.

Мы применили к описанным фактам 4 критерия сформированности коммуникативной потребности. Оказалось, что в младшей и средней группах (1–1,6 и 1,06–2) в поведении детей обнаруживались только два первых – внимание ребенка к сверстнику и эмоциональное отношение к его действиям (обычно интерес и улыбка). И лишь в старшей группе (2–3) систематически проявлялись также два следующих критерия: стремление ребенка продемонстрировать свои возможности и способности и его чувствительность к отношению, высказываемому сверстником.

В целом результаты описанного исследования приводят нас к следующим выводам.

На 2–м году жизни потребность в общении со сверстниками еще не сформировалась. Взаимодействие ровесников побуждается потребностями в общении со взрослым, в активном функционировании и в новых впечатлениях.

На 3–м году жизни такая потребность уже существует, о чем свидетельствуют:

1) исчезновение действий со сверстником как с объектом и сохранение по отношению к нему действий только субъектного характера;

2) выделение особой категории субъектных действий, применяемых только к сверстнику, но не ко взрослому;

3) появление попыток «показать себя» сверстнику;

4) развитие чувствительности к отношению сверстника.

Содержание потребности в общении со сверстником на 3–м году жизни связано, очевидно, со стремлением к свободной «пробе сил» и эмоциональной разрядке.

Исследования Л. Н. Галигузовой (Исследования по проблемам., 1978) подтверждают развитые выше представления о происхождении коммуникативной потребности на основе ранее сложившихся, исходных потребностей. Они позволяют увидеть, что общение со сверстником строится из компонентов других видов деятельности. Сами эти компоненты несколько иные, чем в случае с происхождением потребности в общении со взрослым. Кстати, эта последняя потребность сама ложится в основу потребности в общении со сверстником. Но в принципе процесс рождения новой потребности протекает в обоих случаях аналогично и подчиняется тому же самому правилу, сформулированному А. Н. Леонтьевым: «Осуществленная деятельность богаче, истиннее, чем предваряющее ее сознание» (1983. Т. 2. С. 168) – и интересно проинтерпретированному В. Г. Асеевым (1978). В этом процессе возникает специфическое, новое образование, не сводимое к тем, которые послужили для него источником. Таким новообразованием в данном случае следует считать отношение к сверстнику как к равному себе субъекту, как к «зеркалу», с помощью которого можно увидеть себя и узнать себя с новой стороны.

Итак, исследование потребности ребенка в общении с окружающими людьми привело нас к следующим выводам.

Коммуникативная потребность специфична и не сводится к каким–либо иным, более простым потребностям.

По своей природе эта потребность состоит в стремлении человека к познанию и оценке самого себя через посредство других людей и с их помощью.

Потребность в общении не врожденна. Она возникает в ходе жизни и функционирует, формируется в жизненной практике взаимодействия индивида с окружающими людьми. В этой практике складывается необходимость познания и оценки других людей и самого себя в их особом – субъектном – качестве. В этой практике открываются и оптимальные возможности для познания и самопознания, оценки и самооценки.

Коммуникативная потребность строится на основе некоторых других, существующих до ее появления потребностей, но связана с возникновением нового качества и не ограничивается надстройкой новой («вторичной») системы сигналов над прежним фундаментом.

Потребность в общении оформляется одновременно с самой коммуникативной деятельностью, потому что решающим моментом для обоих процессов является выделение объекта общения – другого человека как личности, как субъекта, как потенциального партнера по общению.

Потребность ребенка в общении со взрослыми возникает в первые 2 мес. жизни на основе первичных органических нужд детей и их потребности в новых впечатлениях. Решающим фактором служит поведение взрослого человека, опережающего достигнутый ребенком уровень и изначально истолковывающего его поведение как деятельность разумного субъекта.

Потребность ребенка в общении с другими детьми возникает в раннем детстве и отчетливо выявляется на 3–м году жизни. Она строится на основе потребности детей в новых впечатлениях, в активном функционировании и в общении со взрослым.

Становление потребности в общении можно проследить, применяя к анализу поведения детей 4 критерия, выявляющих:

1) внимание ребенка к партнеру;

2) эмоциональное отношение к его воздействиям;

3) стремление продемонстрировать себя;

4) чувствительность к отношению партнера.

1–й и 3–й критерии свидетельствуют о построении когнитивных, а 2–й и 4–й критерии – аффективных компонентов формирующегося в результате общения образа самого себя (3 и 4) и другого человека (1 и 2). Эти критерии равно применимы к анализу становления потребности ребенка в общении как со взрослым, так и со сверстниками.