Глава 9. Дети и права

На данный момент мы установили право собственности индивида на него самого и на свободную землю, которую он занимает и трансформирует в собственность своим трудом и выяснили, что из этих двух принципов мы можем дедуктивно вывести структуру прав собственности на любые блага. Эти права включают и те блага, которые индивид получает посредством обмена или в качестве добровольного дара или наследства.

Тем не менее, остается открытым сложный вопрос детей. Право собственности на себя установлено для взрослых - естественных владельцев себя, которые могут и должны использовать свой разум для принятия решений. С другой стороны, здравый смысл подсказывает, что новорожденный ребенок не является естественным владельцем себя, а только потенциальным владельцем. [1] Но это вызывает сложную проблему: когда и каким способом, растущий ребенок получает естественное право на свободу и владение собственным телом? Постепенно или все сразу? В каком возрасте? И каким критерием мы должны руководствоваться для этого получения прав?

Во-первых, следует обсудить вопрос внутриутробного бытия ребенка. Каковы права собственности родителей или матери на плод? Сразу следует заметить, что консервативная католическая позиция обычно отвергается слишком неаккуратно. Эта позиция гласит, что плод – это живой человек и, соответственно, аборт является убийством и должен преследоваться, так же как и любое другое убийство. Обычно просто отвечают, что начало жизни человека – это его рождение и с этого момента он приобретает естественные права, включая право не быть убитым; до рождения же ребенок не может считаться живым человеком. Но католики отвечают, что плод также живет и, безусловно, является потенциальным человеком, а затем сводят вопрос к общей точке зрения, что новорожденный не может быть подвергнут агрессии, так как это потенциальный взрослый. Хотя рождение действительно является надлежащей точкой отсчета, обычная формулировка превращает рождение в произвольную линию раздела и не имеет достаточных оснований в теории собственности на себя.

Надлежащие основания при анализе абортов лежат в абсолютном праве каждого человека на себя самого. Это означает, что каждая женщина имеет абсолютное право на ее собственное тело и все, что в нем содержится. Такое право включает и плод. Большинство плодов появляются в утробе матери благодаря ее желанию и собственному добровольному согласию. Но как только мать решает, что она не хочет больше нахождения плода внутри, он становится паразитическим «захватчиком» ее тела и мать имеет полное право изгнать его из своей собственности. Аборт в таком случае должен рассматриваться не как «убийство» живого человека, а как изгнание нежелательного захватчика из ее тела. [2] Следовательно, любые законы, ограничивающие или наказывающие аборты, нарушают права матерей.

Встречается аргументация, исходящая из утверждения о том, что если мать изначально согласилась на зачатие, то она тем самым заключила «контракт» с плодом и не может его нарушить путем аборта. Эта доктрина, тем не менее, имеет множество проблем. Во-первых, как мы увидим ниже, простое обещание – это не обязывающий контракт: контракт может быть обязывающим, только если его нарушение подразумевает имплицитную кражу, а такие соображения здесь, очевидно, применить нельзя. Во-вторых, здесь очевидно не может быть контракта, так как плод (оплодотворенная яйцеклетка?) вряд ли может быть признанной добровольной и разумной стороной контракта. И, в-третьих, как мы уже видели раньше, ключевым пунктом либертарианской теории является неприкосновенность воли и, следовательно, строгий запрет принуждения к контракту. Даже если бы и был здесь какой-либо «контракт», он не может быть обязывающим, так как воля матери неприкосновенна, и она не может быть законно принуждена к вынашиванию и воспитанию ребенка помимо своей воли.

Другой аргумент противников абортов состоит в том, что плод - это живое человеческое существо и, следовательно, имеет все человеческие права. Отлично, давайте для целей данной дискуссии предположим, что плод – человеческое существо, или, шире, потенциальный человек – поэтому имеет все человеческие права. Но в таком случае мы можем спросить, какому человеку разрешено насильственно паразитировать в теле человека, этого не желающего? Очевидно, что рожденные люди не имеют такого права и, с тем большим основанием, не может его иметь и плод.

Противники абортов формулируют предыдущий аргумент в терминах права плода «на жизнь», каковым обладает рожденный человек. Мы не используем в данном труде эту концепцию из-за ее чрезмерной амбициозности, а также потому, что все надлежащие права, которые предполагают ее защитники, включены в концепцию «права собственности на себя» - права индивида на свободу от агрессии. Даже профессор Джудит Томпсон, которая в своем обсуждении вопроса абортов пытается некорректно совмещать концепции «права на жизнь» и права человека на собственное тело, наглядно демонстрирует трудности и ошибки этой доктрины:

«В соответствии с некоторыми точками зрения право на жизнь включает получение индивидом некоторого минимума, необходимого для поддержания жизни. Но предположите, что упомянутый минимум это то, на что он не имеет никакого права? Если я смертельно больна единственное, что спасет мою жизнь – это прикосновение прохладной руки Генри Фонда к моему горячему лбу. Было бы крайне приятно, если бы он прилетел с Западного побережья и сделал это для меня. … Но я не могу иметь никаких претензий к окружающим, если он этого не сделает».

Термин «право на жизнь» нельзя интерпретировать как обязывающее требование от кого-либо действий, направленных на поддержание этой жизни. В нашей терминологии это требование было бы недопустимым нарушением права собственности на себя другого индивида. Или как убедительно высказывает это профессор Томсон, «право на жизнь не гарантирует никому ни права использовать тело другого индивида – даже если оно необходимо для поддержания самого существования». [3]

Предположим теперь, что ребенок рожден. Что из этого следует? Во-первых, мы должны заметить, что родители – или мать как единственный точно установленный и очевидный родитель – становятся его владельцами. Ни в каком смысле новорожденный не может быть действующим собственником себя самого. Следовательно, мать, или другая сторона или стороны могут быть собственниками ребенка, но с той оговоркой, что третья сторона должна доказать свое право «собственности» на ребенка и тем самым право изъять его у естественного или «поселенческого» владельца – его матери. Таким образом, мать – это естественный и полноправный владелец ребенка и любые попытки изъять ребенка будут нарушением ее прав собственности.

Но, конечно, мать и родители не могут получить абсолютное право собственности на ребенка просто потому, что это привело бы к забавному состоянию дел, когда пятидесятилетний взрослый был бы собственностью своего семидесятилетнего родителя. Таким образом, родительское право собственности должно быть ограничено во времени. Но оно также должно быть ограничено и по содержанию, так как либертарианцы, которые верят в собственность на себя, выглядели бы гротескно, защищая право родителя убить или пытать своего ребенка.

Мы, следовательно, утверждаем, даже что с момента рождения родительское право собственности не абсолютно, а имеет содержание опекунства или защиты. Каждый ребенок с момента рождения, т.е. с момента, когда он покинул материнскую утробу, обладает правом собственности на себя в силу того факта, что он является отдельной сущностью и потенциальным взрослым. Следовательно, агрессия в форме избиения, пыток, убийства и т.д. будет нарушением прав ребенка. С другой стороны, сама концепция «права» это «ограничительная» концепция, определяющая действия индивида, с которыми другие люди не могут примириться. Никто, таким образом, не может иметь права принудить другого к совершению положительных действий, так как это будет нарушением прав индивида или его прав собственности. Таким образом, мы можем сказать, что человек имеет право собственности как право на свободу его собственности от посягательств, но не можем сказать, что он имеет право на «пособие на жизнь», так как это будет означать, что кто-то принужден предоставлять ему такое пособие, что, в свою очередь, означает нарушение прав собственности принуждаемых. В частности, заметим, из этого следует, что никто не может быть законно обременен обязательством делать что-либо для другого, так как это нарушает основополагающие права; единственным законным обязательством любого индивида является соблюдение чужих прав.

В применении нашей теории к родителям и детям, это значит, что родители не имеют права проявлять агрессию к детям, но также и то, что родитель не имеет законного обязательства одевать, кормить или давать образование ребенку, так как такие обязательства включают принудительные позитивные действия родителя и лишают его естественных прав. Таким образом, родитель не имеет прав избивать или убивать своего ребенка и понесет за это законную ответственность. Но родитель при должен иметь законное право не кормить ребенка или поддерживать его жизнь, т.е. позволить ему умереть. [4] Закон, таким образом, не может надлежащим образом принудить родителя поддерживать жизнь ребенка. [5] (Еще раз повторимся, вопрос о том, имеет ли родитель моральное – а не законное – обязательство поддерживать ребенка живым это совершенно отдельный вопрос). Это правило позволяет нам решить такой дискуссионный вопрос: имеет ли родитель право позволить умереть ребенку, имеющему врожденные нарушения (к примеру, не кормя его)? [6] Ответ, естественно, положительный и следует из более широкого права родителя позволить умереть любому своему ребенку (с нарушениями или без). (Впрочем, как мы увидим ниже, существование в либертарианском обществе открытого рынка детей сведет такие «неприглядности» к минимуму.)

Наша теория также позволяет нам решить вопрос доктора Кеннета Эделина из городской больницы Бостона, который был осужден в 1975 за убийство за то, что позволил плоду умереть (естественно по желанию матери) после проведения аборта. Если родители имеют законное право позволить ребенку умереть, что с тем большим основанием они имеют это право в отношении плода, извлеченного из утробы. Аналогично, можно предполагать, что если когда-либо дети будут донашиваться вне утробы матери в специальных устройствах, то родителям безусловно принадлежит право «выдернуть вилку» или, что тоже самое, отказаться платить за дальнейшую работу устройства.

Давайте проверим на прочность основания доктрины о том, что родители должны иметь законную обязанность поддержания жизни детей. Аргумент в пользу этого состоит из двух частей: во-первых, то, что создание родителями ребенка было их свободным и целенаправленным действием, а во-вторых, что ребенок является временно беспомощным и не имеет права собственности на себя. [7] Обсуждая первый аргумент – беспомощность – мы можем сразу заметить, что будет философской ошибкой в случае если А нуждается в чем-то накладывать на Б принудительные обязательства удовлетворить эти нужды. Во-первых, при этом нарушаются права Б. Во-вторых, если беспомощный ребенок накладывает на кого-то обязательства, то почему это обязательно должны быть его родители, а не другие люди? Что с этим могут поделать родители? Ответ, содержится, конечно же, в том, что родители являются создателями ребенка, но это ведет нас ко второму аргументу – аргументу от создания.

Обсуждение этого аргумента немедленно исключает все обязательства матери по поддержанию жизни ребенка, зачатого в результате изнасилования, так как это зачатие не было добровольным. Также исключаются всякие обязательства приемных родителей или опекунов, которые и вовсе не принимали участия в создании ребенка.

Более того, если создание влечет возникновение обязательств поддержания жизни ребенка, то почему оно прекращается когда ребенок становится взрослым? Как утверждает Эверс:

«Родители остаются создателями ребенка всегда, так почему бы им не содержать его вечно? Да, ребенок более не беспомощен, но беспомощность (как указывалось выше) сама по себе не является причиной для обязательства. Так если создание является основанием для возникновения обязательства и это условие сохраняется, то почему бы не сохраняться и обязательству»? [8]

А в случае, если в будущем ученые научатся создавать человеческую жизнь в лаборатории? Ученый в таком случае становится «создателем». Должен ли он также иметь законодательное обязательство содержать ребенка? А если ребенок имеет дефекты, болен или почти не обладает человеческими качествами; должен ли ученый и здесь нести законное обязательство по его содержанию? И если так, то как много ресурсов – его времени, денег, капитального оборудования он должен по закону в это инвестировать? На каком месте заканчиваются его обязательства, и по какому критерию это определять?

Вопрос количества ресурсов впрямую касается и натуральных родителей. Как указывает Эверс:

«Давайте рассмотрим случай, когда ребенок бедных родителей тяжело заболевает. Заболевание настолько серьезно, что затраты родителей на лечение в рамках поддержания жизни ребенка настолько значительны, что родители вынуждены голодать. Должны ли родители иметь … обязательство снижать качество своей жизни до полного истощения для оказания помощи ребенку»? [9]

И если нет, мы должны добавить, до какой степени должны простираться обязательства родителей? И каким критерием следует руководствоваться? Эверс продолжает:

«Кто-то может доказывать, что родители должны обеспечивать только средние минимальные потребности ребенка (кров, одежду, питание) в достаточной степени для того, чтобы поддерживать его жизнь. Но если он собирается занимать позицию, основанную на обязательстве, то это станет нелогичным – ввиду существования множества человеческих качеств и характеристик – укладывать обязательства в прокрустово ложе минимальной достаточности». [10]

Общеизвестный аргумент утверждает, что добровольный акт родителей создает «контракт», по которому родители обязуются содержать ребенка. Но это: а) также включает сомнительный контракт с плодом, запрещающий аборт и б) испытывает те же проблемы, которым подвержена контрактная теория, проанализированная выше.

И, наконец, как замечает Эверс, предположим, что человек добровольно спасает ребенка из пожара, в котором погибли родители ребенка. Если смотреть на вещи прагматично, то этот человек дал ребенку жизнь; обязан ли он с данного момента содержать ребенка? Вам не кажется, что это «принудительное рабство, наложенное на спасителя?». [11] Почему же тогда такое бремя должны нести натуральные родители?

Таким образом, мать с рождением ребенка становится для него «доверительным собственником», законно обязанным не проявлять агрессию по отношению его личности, так как ребенок обладает потенциалом для превращения в собственника себя. Исходя из этого, ребенок, пока он живет в доме он должен обязательно подпадать под юрисдикцию своих родителей, так как проживает на их собственности. Безусловно, что родители могут устанавливать правила использования их жилища и проживания на их собственности для всех лиц (независимо от того, являются ли они их детьми).

Но когда же в таком случае эта родительская юрисдикция над детьми должна закончиться? Очевидно, что любой установленный возраст (21, 18 или еще какой-либо) будет полностью произволен. Ключ к решению данной проблемы лежит в правах собственности родителей на их жилище. Так как ребенок получает все права собственности на себя как только сможет продемонстрировать их в действительности – когда он покидает или «убегает» из родительского дома. Независимо от возраста мы должны предоставить ребенку абсолютное право сбежать из дома и найти приемных родителей, которые готовы добровольно усыновить его, или попытаться существовать самостоятельно. Родители могут пытаться убедить ребенка вернуться, но с их стороны будет недопустимым порабощением или агрессией по отношению к его праву собственности на себя использовать принуждение для его возвращения домой. Абсолютное право ухода из дома это решающее выражение его права собственности на себя, независимо от возраста.

Таким образом, если родитель владеет ребенком (с учетом ограничений агрессии и права на уход из дома), то он может также передать права собственности кому-либо другому. Он может отдать ребенка на усыновление или он моет продать права на ребенка путем заключения добровольного контракта. Вкратце, мы должны принять тот факт, что в совершенно свободном обществе будет развит свободный рынок детей. На первый взгляд, это звучит ужасно и негуманно. Но более глубокое рассмотрение раскрывает подлинный гуманизм данного рынка. Потому что мы должны осознать, что пока правительство запрещает торговлю детьми за деньги, родители могут только отдать детей в лицензированное агентство по усыновлению бесплатно. [12] Это значит, что сейчас мы тоже имеем рынок детей, но на нем правительство навязало нам контроль цен (нулевая цена) и отдало рынок на откуп небольшому числу привилегированных и, следовательно, монополистских агентств. Результат типичен для рынков, на которых правительство вводит принудительный контроль цен ниже цены свободного рынка – неестественное «сокращение» предложения блага. Спрос на новорожденных и детей обычно больше, чем предложение и мы каждый день наблюдаем трагедии взрослых, лишенных возможности усыновить ребенка из-за чрезмерно дотошных и тиранических агентств по усыновлению. Фактически, мы обнаруживаем большой неудовлетворенный спрос со стороны взрослых и пар на детей вместе с огромным числом нежеланных детей, не получающих должной заботы или даже терпящих от родителей жестокое обращение. Разрешение свободного рынка устранит этот дисбаланс и позволит детям перемещаться от родителей, которые не желают ребенка или не заботятся о нем к приемным родителям, которые испытывают глубокое желание иметь ребенка. Все вовлеченные стороны: натуральные родители, ребенок и приемные родители, приобретающие ребенка, выиграют при такой организации общества. [13]

В свободном обществе, таким образом, мать будет иметь абсолютное право на ее собственное тело и следовательно, на проведение аборта; и будет иметь право «доверительной собственности» на своих детей – право ограниченное запретом агрессии и свободой ребенка покинуть дом в любое время. Родители смогут продавать такие права доверительной собственности любому, кто пожелает купить их по согласованной сторонами цене.

Необходимо заметить, что нынешнее состояние законов о детях в США во многих положениях почти противоположно либертарианской модели. В нынешней ситуации права, как родителей, так и детей систематически нарушаются государством. [14]

Во-первых, права родителей. По существующим законам, дети могут быть отобраны у родителей другими взрослыми (обычно государством) на различных основаниях. Два из них – жестокое обращение и добровольный отказ – приемлемы, так как в первом случае наблюдается агрессия против ребенка, а последний подразумевает добровольный отказ. Однако следует отметить два момента: а) что до недавнего времени родители были защищены судебными решениями от обычной ответственности за физическую агрессию по отношению к их детям – к счастью, теперь ситуация исправлена; [15] и б) хотя «синдрому избитого ребенка» было дано широкое публичное освещение, оценки показывают, что только 5 процентов случаев «жестокого обращения с детьми» включают физическую агрессию родителей. [16]

Другие два основания для лишения родительских прав, оба проходящие по широкой рубрике «невыполнение обязательств перед ребенком» безусловно нарушают права родителей. Это: невозможность обеспечения родителями «надлежащего» питания, жилища, медицинского обслуживания или образования; и невозможность обеспечить детям «соответствующего окружения». Следует понимать, что обе категории, а особенно, последняя достаточно размыты для того, чтобы обеспечить государству отбор у родителей практически любого ребенка, так как именно государство определяет что есть «надлежащие» и «соответствующее». Заметим, между тем, что столь же размыты и стандарты, позволяющие государству отбирать у родителей детей, чье «оптимальное развитие» не обеспечивается родителями, или где этого требуют «наилучшие интересы» детей (опять-таки определяемые государством). Несколько недавних дел помогут нам увидеть, как широко государство применяет власть лишения родительских прав. В 1950 году в деле Уотсон, государство сочло, что мать ущемляет интересы троих детей на основании того факта, что она «недееспособна вследствие своего эмоционального состояния, умственных кондиций и ее крайне глубоких религиозных чувств, граничащих с фанатизмом». В своем решении преисполненном тоталитарного подтекста, суд сделал упор на сомнительном обязательстве родителей растить детей соответствующими и приспособленными к «условиям и нормам общества в котором они живут». [17] В 1954 года в деле Хантер v. Пауэрс вновь нарушил религиозную свободу, равно как и права родителей, отобрав ребенка у родителя на том основании, что родитель был слишком привержен нетрадиционной религии, и что ребенку следует учиться и играть, а не штудировать религиозную литературу. Годом позже в деле Блэка суд Юты отобрал детей у восьми родителей на основании того, что родители не смогли объяснить детям аморальности полигамии. [18]

Не только религия, но и персональная мораль диктуется государством. В 1962 году пять детей были отобраны у матери судом на основании того, что мать «часто встречалась с лицами мужского пола в апартаментах». В других случаях суды устанавливали "неправильное обращение" и отбирали ребенка из-за того, что родители часто ссорились или из-за того, что чувство незащищенности предположительно вредило «наилучшим интересам» ребенка

В недавнем решении судья Вудсайд из Верховного суда Пенсильвании проницательно предупредил об огромном принудительном потенциале критерия «наилучших интересов»:

«Суд не должен отнимать опеку над ребенком у его родителей только на том основании, что государство или его агентства могут найти ему лучший дом. Если «лучший дом» был бы единственным критерием, то чиновники государства благосостояния могли бы отобрать детей у более бедной половины родителей, дома которых считались бы менее привлекательными и передать их другой – более богатой - половине населения, чьи дома были бы признаны более привлекательными. Расширяя далее этот принцип мы обнаружим, что семья, обладающая наилучшим домом может забрать ребенка у любых родителей». [19]

Права детей нарушаются государством более часто и систематически, чем права родителей. Законы об обязательном посещении школы, принятые в США с начала века, принуждают детей посещать общественные школы или частные, но официально лицензированные государством. [20] Предположительно «гуманные» законы о детском труде насильственно удаляют детей с рынка труда, давая таким образом привилегии их взрослым конкурентам. Насильно отлученные от работы и заработка на жизнь и загнанные в школы, к которым не испытывают любви или не имеют достаточных способностей, дети часто становятся прогульщиками, а государство наказывает их путем перевода в исправительные учреждения – «корректирующие» школы, где дети в результате попадают в заключение за такие действия или бездействие, которые бы никогда не были признаны преступлением, если бы были совершены взрослыми.

И действительно, существует оценка по которой от четверти до половины «молодежных правонарушений», наказываемых государством не были бы признаны преступлениями, если бы были совершены взрослыми (т.е. агрессией против человека или собственности). [21] «Преступлениями» этих детей было использование свободы теми способами, которые не нравятся правителям государства: «неисправимость» прогулов, побеги из дома. В связи с сексуальными отношениями, что особенно относится к девочкам, многие наказываются за «аморальные», а не преступные действия. Процент девочек, заключенных в тюрьму за аморальность («непослушание», сексуальные отношения), а не за реальные преступления колеблется от 50 до 80 процентов. [22]

С момента решения Верховного Суда США по делу Голт, адвокатам несовершеннолетних, по крайней мере, в теории, были предоставлены элементарные процессуальные права, аналогичные взрослым (право внесения специальных запросов, право рекомендации, право перекрестного запроса свидетелей), но эти права давались только в случаях, когда дети обвинялись в уголовных преступлениях. Как пишет Беатрис Левидов о решениях по делу Голт и подобным:

«не применимы к судебным решениям, кроме тех, в которых обвинение, предъявляемое несовершеннолетнему относилось бы к нарушениям уголовного закона, если бы предъявлялось взрослому. Поэтому гарантии, данные делами Кент, Голт и Виншип не защищают процессуальные права детей, которые страдают зависимостями, беспризорничают, нуждаются в надзоре, прогуливают, убегают из дома или обвиняются в других проступках, которые являются таковыми только по отношению к несовершеннолетним: курение, пьянство, поздние возвращения домой и т.д.»[23]

Как результат, несовершеннолетние обычно лишены таких элементарных процессуальных прав, полагающихся взрослым, как право внесения залога, право ведения протокола, право апелляции, право на суд присяжных, презумпция невиновности и право отклонения показаний с чужих слов. Как написал Роско Паунд, «полномочия Звездной палаты – это пустяки по сравнению с правами наших судов по делам несовершеннолетних». Иногда неортодоксальные судьи выдвигают острую критику этой системы. Так, судья Майкл Масманно постановил в Пенсильванском деле 1954 года:

«Четкие конституционные и законные гарантии, такие как защита от свидетельствования против себя, запрещение показаний с чужих слов и доносов, так ревностно защищаемые во всех судах, от Алабамы до Вайоминга, выбрасываются на мусорку в Пенсильвании, когда речь идет о суде над несовершеннолетним юношей или девушкой».[24]

Двигаясь далее, мы обнаруживаем, что кодексы законом о несовершеннолетних наполнены размытыми формулировками, которые допускают почти неограниченные возможности суда и заключения за различные формы «аморальности», «постоянных прогулов», «закоренелого непослушания», «неисправимости», «неуправляемости», «моральной развращенности», «опасности впадения в моральную развращенность», «аморальное поведение» и даже связи с «аморальными» лицами.[25]

Более того, тирания неопределенного наказания (см. главу о наказании выше) по отношению к несовершеннолетним приводит к тому, что несовершеннолетние часто получают большие сроки, чем получили бы взрослые за аналогичные преступления. Кроме того, в современном правосудии для несовершеннолетних правилом является назначение заключения до достижения совершеннолетия. Далее, в некоторых штатах недавно было принято разделение несовершеннолетних нарушителей на две категории: реальные преступники (называемые «правонарушителями») и другие «аморальные» несовершеннолетние, которые называются «лицами, требующими надзора» или ЛТН. После чего выяснилось, что ЛТН получают более длительные сроки наказания, чем реальные несовершеннолетние преступники! Как пишет в недавнем исследовании Пол Лерман:

«Разброс сроков содержания в исправительных учреждениях лиц мужского пола был от 2 до 28 месяцев для несовершеннолетних правонарушителей и от 4 до 48 для ЛТН; медианное значение – 9 месяцев для правонарушителей и 13 месяцев для ЛТН; среднее значение – 10.7 месяцев для правонарушителей и 16.3 для ЛТН. …

Указанные сроки не включают периоды задержания и стадию предварительных корректирующих мероприятий, предшествующих помещению в исправительное учреждение. Анализ последних цифр по задержанию во всех пяти районах Нью-Йорка, выявил следующие закономерности: 1) ЛТН обоих полов задерживаются с гораздо большей вероятностью, чем правонарушители (54 против 31 процента); и 2) будучи задержанными ЛТН со вдвое большей вероятностью задерживаются более чем на 30 дней, чем обычные правонарушители (50 против 25 процентов)».[26]

И опять, это чаще несовершеннолетние женского пола, которые караются за «аморальные» правонарушения. В последнем исследовании по Гавайям, к примеру, было обнаружено, что девочки, задержанные за побег из дома обычно проводят задержанными две недели до рассмотрения дела, в то время как юноши, задержанные за реальные преступления - лишь несколько дней; и что около 70 процентов девушек, содержащихся в государственных исправительных школах, были заключены туда за нарушения морали, в то время, как среди юношей этот показатель составляет лишь 13 процентов.[27]

Текущее правовое состояние, при котором ребенок не имеет практически никаких прав, было язвительно проанализировано судьей Верховного Суда Эйбом Фортасом в его решении по делу Голта:

«Идея преступления и наказания была отброшена. Ребенка следует «лечить» и «реабилитировать» и процедуры, проводимые с момента задержания и во время содержания под стражей, должны быть «клиническими», а не карательными.

Эта ситуация была достигнута безо всякой оглядки на концептуальные и конституционные соображения, лишь тем, что государство действует как parens patriae (государство как родитель). Это латинское выражение весьма помогает тем, кто желает исключить подростков из обычной конституционной процедуры; но ее содержание мутно, а релевантность исторических примеров сомнительна.

… Право государства, в качестве parens patriae отвергать процессуальные права, доступные более старшим гражданам, исходит из предположения, что ребенок, в отличие от взрослого, имеет право «не на свободу, а на опеку». … Если родители ребенка не могут эффективно выполнять задачи воспитания ребенка - т.е. если ребенок – «правонарушитель» - государство может вмешаться. Поступая так, оно не нарушает никаких прав ребенка, а просто предоставляет ему «опеку», которой он заслуживает. На этом основании, если рассматривается не «уголовный» случай (для которого действуют нормы, ограничивающие государство), а «гражданский» - государство стремится лишить личность ее свободы». [28]

Можно добавить, что именование действий «гражданскими» или «опекунскими» не делает заключение под стражу более приятным или менее длительным для жертв «лечения» или «реабилитации». Криминалист Фредерик Хаулет резко критиковал систему судов для несовершеннолетних и поставил проблему в более широкий либертарианский контекст. Он пишет о:

«отрицание основных прав индивидов – прав объединяться с теми, с кем они хотят и совершать добровольные действия, которые при этом не наносят вреда никому кроме них самих. Алкоголики, которыми забиты наши суды должны иметь право пить, ... проститутка и ее клиент не должны отвечать перед законом за действия, произведенные по взаимному согласию. Дурно ведущий себя ребенок имеет фундаментальное право быть ребенком и если он не совершил действий, за которые был бы наказан, будучи взрослым, почему мы должны обращаться за помощью к суду? ... До того, как бросаться «помогать» или лечить лицо, не подпадающее под действие системы правосудия, не должно ли общество сначала обсудить альтернативный вариант невмешательства? Не должно ли оно понять, что права ребенка, как гражданина, в первую очередь включают право на невмешательство и свободу от принудительного лечения со стороны власти»? [29]

Крайне показательное судебное решение по защите прав детей было принято в 1870 году в Иллинойсе, многими годами раньше, чем с наступлением века Прогресса утвердились нынешние воззрения, подразумевающие государственный деспотизм в системе правосудия по делам несовершеннолетних. В решении по делу О'Коннелл v. Тернер, судья Торнтон провозгласил:

«Принцип абсорбции ребенка государством и полного его подчинению государственному деспотизму абсолютно неприемлем в современном цивилизованном мире. …

Эти законы выступают за тюремное заключение ребенка, они затягивают его содержание под стражей и единственным «билетом на свободу» может стать бесконтрольное усмотрение комиссии его тюремщиков, которое может позволить ему дышать воздухом свободы и испытать человеческие устремления, контактируя с внешним миром. … Заключение может продолжаться от одного до 15 лет, в зависимости от возраста ребенка. Амнистия ему недоступна, так как не совершено никакого преступления. Право habeas corpus, право на свободу не имеют никакого значения против суверенной власти государства как parens patriae, определившей заключение без возврата. Такое ограничение естественной свободы – это тирания и насилие. Если без совершения преступления, обвинения в преступлении дети в государстве изолируются ради «общественного блага», то такому обществу лучше вернуться к исходным элементам и посмотреть, где же свободное правление совершило ошибку…

Недееспособность наших детей не делает из них рабов или преступников. … Можем ли мы сделать детей ответственными за преступление или гражданское правонарушение, наложить на них тяжелые ограничения и наконец лишить их свободы, если преступление не доказано? [Как гласит Билль о Правах Иллинойса, следуя за Декларацией о Правах и Декларацией Независимости] «все люди равны, свободны и имеют врожденные неотъемлемые права – на свою жизнь, свободу и стремление к счастью». Эти фразы не ограничены, они широки и всеобъемлющи, они выражают великую правду, что "все люди", все народы, везде, имеют врожденное и неотъемлемое право на свободу. Можем ли мы сказать нашим детям, что они не должны наслаждаться этим правом – правом не зависящим от людских законов и норм. … Даже преступники не могут быть обвинены и осуждены без соблюдения надлежащих процессуальных норм».[30]

Примечания:

1. Джон Локк, в своем Two Treatises on Government, стр. 322, излагает это следующим образом: дети, я убежден, не рождаются в этом полном равенстве (права на их естественную свободу), хотя и рождены для этого. Их родители имеют некоторого рода право и суверенитет над ними, когда они появляются на свет и некоторое время после этого, но этот суверенитет – временный. Границы этого права подобны пеленкам в которые они завернуты и поддерживаются в слабости их детства. Возраст и смысл их роста ослабляют пеленки и со временем те полностью спадают, оставляя человека на его полное свободное распоряжение.

2. Что мы должны установить здесь – это не моральность аборта (которая может наличествовать или нет не других основаниях), а его законность, т.е. абсолютное право матери на проведение аборта. В данной книге мы обсуждаем права человека делать или не делать что-либо, а не их обязанности это делать. Так, мы будем доказывать, что каждый человек вправе купить и употребить Кока-Колу у добровольного продавца, но никак не то, что индивид должен или не должен совершить такую покупку.

3. Judith Jarvis Thornson, "A Defense of Abortion," Philosophy and Public Aflairs (Fall 1971): 55-56.

4. По поводу различий между активной и пассивной эвтаназией, см. Philippa R. Foot, Virtues and Vices (Berkeley: University of California Press, 1978), pp. 50ff.

5. Сравните взгляды индивидуалистического анархического теоретика Бенджамина Р. Такера: "При равной свободе как только [ребенок] обретает индивидуальность и независимость, он получает иммунитет от нападений или вмешательств, но не более. Если родитель не поддерживает его, то он не вправе обязывать еще кого-то поддерживать его." Benjamin R. Tucker, Instead of a Book (New York: B.R. Tucker, 1893), p. 144.

6. Исходная программа Общества Эвтаназии включает право родителей позволить погибнуть дефективным детям. Также среди повитух и акушеров являлось общепринятой и растущей практикой допущение смерти дефективных детей при родах путем простого непроведения действий, направленных на их выживание. See John A. Robertson, "Involuntary Euthanasia of Defective Newborns: A Legal Analysis," Stanford Law Review (January 1975): 214-15.

7. Аргументы этого и следующего абзацев в значительной степени опираются на работу Williamson M. Evers, "Political Theory and the Legal Rights of Children," (unpublished manuscript), pp. 13-17. Also see Evers, "The Law of Omissions and Neglect of Children," Journal of Libertarian Studies 2 (Winter 1978): 1-10.

8. Evers, "Political Theory," p. 17.

9. Там же, p. 16.

10. Там же, pp. 16-17.

11. Там же, pp. 15-16.

12. Сейчас также возможно проведение «независимого перемещения» детей от одних родителей к другим, но они могут проводиться только с одобрения суда и такие перемещения официально не поощряются. Так в Петиции Гольдмана Верховный суд запретил еврейской паре усыновление близнецов, рожденных в христианской вере, несмотря на то, что естественные родители были полностью на это согласны. Основанием отказа стало то, что государственные нормы запрещают усыновление детей другой веры. См. Lawrence List, "A Child and a Wall: A Study of 'Religious Protectionr Laws," Bufialo Law Review (1963-64): 29; cited in Evers, "Political Theory," pp. 17-18.

13. Несколько лет назад чиновники Нью-Йорка с гордостью сообщили, что они разрушили «сеть нелегальной поставки детей». Детей импортировали из Греции предприимчивые торговцы и продавали их заинтересованным родителям в Нью-Йорке. Никто кажется так и не осознал, что все стороны, вовлеченные в эту предположительно варварскую сделку только выигрывали: страдающие от бедности греческие родители получали деньги, а также удовлетворение от знания того, что их ребенок будет расти в значительно лучших условиях, новые родители получали желанного ребенка, дети переводились в куда более благоприятные условия. И торговцы зарабатывали деньги как посредники. Все были в выигрыше, кто проиграл?

14. По поводу текущего состояния законов о несовершеннолетних в отношении с либертарианской моделью я обязан Evers, "Political Theory," в различных местах.

15. Защита была изначально дана суда Миссисипи решением 1891 года по делу Hezulett v. Ragsdale. Недавно, тем не менее, суда вернули детям полные права в отношении защиты от физических воздействий. См. Lawrence S. Allen, "Parent and Child-Tort Liability of Parent to Unemancipated Child," Case Western Reserve Law Review (November 1967): 139; Dennis L. Bekerneyer, "A Child's Rights Against His Parent: Evolution of the Parental Immunity Doctrine," University of Illinois Law Forum (Winter 1967): 806-7; and Kenneth D. McCloskey, "Parental Liability to a Minor Child for Injuries Caused by Excessive Punishment," Hustings Law Journal (February 1960): 335-40.

16. См доклад для Cook County in Patrick T. Murphy, Our Kindly Parent-the State (New York: Viking Press, 1974), pp. 153-54.

17. Сравните с заявлением Сэнфорда Катца, известного специалиста по «ненадлежащему обращению с детьми»: «ненадлежащее обращение с детьми подразумевает поведение родителей, обычно рассматриваемое в терминах пассивности, которое приводит к невозможности удовлетворения потребностей ребенка в соответствии со стандартами, принятыми в обществе на данный момент». Sanford Katz, When Parents Fail (Boston: Beacon Press, 1971), p. 22. О ссорах родителей и деле Уотсона, см. Michael F. Sullivan, "Child Neglect: The Environmental Aspects," Ohio State Law Journal (1968): 89-90,152-53.

18. See Sullivan, "Child Neglect," p. 90.

19. Процитировано в Richard S. Levine, "Caveat Parens: A Demystification of the Child Protection System," University of Pittsburgh Law Review (Fall 1973): 32. Еще более странной и тоталитарной является концепция «права ребенка на желанность». Кроме требования очевидно невозможного - насильственного пробуждения эмоций и чувств в ком-либо эмоции, этот критерий дает третьим сторонам, обычно, государству, право определять, когда «желанность» существует, а когда нет, и отбирать детей у родителей на основании этого едва ли определимого критерия. Так Хиллари Родхэм из Фонда защиты детей, бросает вызов данному критерию: «Как «право на желанность» может быть определено и применено? … Неизбежно широкие и размытые критерии могут увеличить риск нанесения законом ущерба, а также потребовать от государства широкого дискреционного правосудия по поводу качества детской жизни.» Hillary Rodham, "Children Under the Law," Harvard Educational Review (1973): 496.

20. Об обязательном образовании в США см. William F. Rickenbacker, ed., The Twelve-Year Sentence (LaSalle, Ill.: Open Court, 1974).

21. См. William H. Sheridan, "Juveniles Who Commit Noncriminal Acts: Why Treat in a Correctional System?" Federal Probation (March 1967): 27. Also see Murphy, Our Kindly Parent, p. 104.

22. В дополнение к Sheridan, "Juveniles Who Commit Noncriminal Acts," p. 27, см. Paul Lerman, "Child Convicts," Transaction (July-August 1971): 35; Meda Chesney-Lind, "Juvenile Delinquency: The Sexualization of Female Crime," Psychology Today (July 1974): 45; Colonel F. Betz, "Minor's Rights to Consent to an Abortion," Santa Clara Lawyer (Spring 1971): 469-78; Ellen M. McNamara, "The Minor's Right to Abortion and the Requirement of Parental Consent," Virginia Law Review (February 1974): 30532; and Sol Rubin, "Children as Victims of Institutionalization," Child Welfare (January 1972): 9.

23. Beatrice Levidow, "Overdue Process for Juveniles: For the Retroactive Restoration of Constitutional Rights," Howard Law Journal (1972): 413.

24. Процитировано в J. Douglas Irmen, "Children's Liberation-Reforming Juvenile Justice," University of finsas Law Review (1972-73): 181-83. Also see Mark J. Green, "The Law of the Young," in B. Wasserstein and M. Green, eds., With Justice for Some (Boston: Beacon Press, 1970), p. 33; Sanford J. Fox, Cases and Material on Modem Juvenile Justice (St. Paul, Minn.: West, 1972), p. 68.

25. См особое мнение судьи Cadena в деле 1969 года в Техасе E.S.G. v. State, in Fox, Cases and Material on Modem Juvenile Justice, pp. 296-98. Also see Lawrence J. Wolk, "Juvenile Court Statutes-Are They Void for Vagueness?" New York University Review of Law and Social Change (Winter 1974): 53; Irmen, "Children's Liberation," pp. 181-83; and Lawrence R. Sidman, "The Massachusetts Stubborn Child Law: Law and Order in the Home," Family Law Quarterly (Spring 1972): 40-45.

26. Lerman, "Child Convicts," p. 38. Also see Nora Klapmuts, "Children's Rights: The Legal Rights of Minors in Conflict with Law or Social Custom," Crime and Delinquency Literature (September 1972): 471.

27. Meda Chesney-Lind, "Juvenile Delinquency," p. 46.

28. Fox, Cases and Material on Modern Juvenile Justice, p. 14.

29. Frederick W. Howlett, "Is the YSB All it's Cracked Up to Be?" Crime and Delinquency (October 1973): 489-91. В своей великолепной книге «Спасители детей» Энтони Платт указывает на то, что реформа законов о делах несовершеннолетних – и система исправительных школ появилась в начале двадцатого столетия, и была специально разработана для введения деспотической системы "коррекции" "аморальности" детей нации в массированном масштабе. Так, Плат в своей книге (Chicago: University of Chicago Press, 1970), pp. 99-100, пишет, что «спасатели детей»

были наиболее активны и успешны в распространении государственного контроля за всеми формами активности подростков, которые ранее не контролировались или контролировались неформально.

… «Спасители детей» были карателями в широком смысле слова – теми, кто верил, что социальный прогресс зависит от эффективного применения закона, строго надзора за досугом детей и регулированием незаконных удовольствий. Их усилия были направлены на «спасение» детей от учреждений и ситуаций (театры, дискотеки, салуны и т.д.), которые подрывали их «зависимость». Движение спасителей детей также использовало лозунг защиты детей в борьбе с «девиантными» учреждениями: дети, якобы могут быть защищены от секса и алкоголя путем уничтожения борделей и салунов.

См. там же., pp. 54,6748,140. Для ознакомления с ранними проявлениями «спасения детей», parens patriae и заключением под стражу детей за прогулы см. J. Lawrence Schultz, "The Cycle of Juvenile Court History," Crime and Delinquency (October 1973): 468; and Katz, When Parents Fail, p. 188.

30. 55 Ill. 280 (1870), reprinted in Robert H. Bremner, ed., Children and Youth in America (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1970-74), vol. 2, pp. 485-87. И действительно, «спасатели детей» были обеспокоены этим решением, видный их представитель Фредерик Вайнс выразился по его поводу: «крайне опасное. Оно исходит из чрезмерной чувствительности по отношению к личной свободе.» См. Platt, The Child Savers, p. 106.