Глава 4. Об отношениях между государствами

Подразумевается, что каждое государство имеет монополию на определенной территории, размер которых варьирует в соответствии с историческими условиями. Внешняя политика или международные отношения могут быть определены как взаимоотношение между любым государством А и другими государствами, B, C, D, а также жителями, живущими в этих государствах. В идеальном высоконравственном мире, ни одно государство не существовало бы, и, следовательно, никакой внешней политики также существовать не может. Однако, допуская существование государств, будут ли существовать те моральные принципы, на которые либертарианизм может указать как на критерий внешней политики? Ответ, в целом будет аналогичным, так как либертарианский моральный критерий приветствует такую «внутреннюю политику» государств, при которой достигается максимально возможное уменьшение уровня принуждения, практикуемого государствами над индивидами.

Прежде чем рассматривать внешнюю политику государств, давайте на минуту вернемся к чисто либертарианскому миру без государства, где индивиды и их наемные частные защитные учреждения строго ограничивают использование принуждения и защищают индивида или его собственность от насилия. Предположим, что в таком мире Джонс считает, что он или его собственности подвергаются агрессии со стороны Смита. Для Джонса законно, как мы уже видели, оказать сопротивление этому вторжению с помощью применения силы. Но сейчас мы должны спросить: а в правах ли Джонса применять агрессивное насилие по отношению к третьим лицам в рамках законной защиты от Смита? Очевидно, что ответ должен быть отрицательным. Правило, запрещающее насилие по отношению к индивидам или собственности невинных людей, абсолютно - и его придерживаются независимо от субъективных мотивов агрессии. Неправильно и преступно попирать собственность или индивида, даже если вы Робин Гуд, или голодаете, или защищаете кого-либо от нападения третьего лица. Мы можем понять и сочувствовать мотивам во многих таких случаях и экстремальных ситуациях. Мы (или, лучше, жертва и ее преемники) можем смягчить наказание, если преступнику его назначат на суде, но мы не можем избежать приговора, так как эта агрессия является преступным актом, в котором жертва имела полное право применять насилие по мере необходимости. Говоря короче, А нападает на В, потому что С угрожает или нападает на А. Мы можем найти вину С в этом эпизоде, но мы квалифицируем А как агрессора, так как был совершен преступный акт, который В имел полное право жестко отразить.

Говоря более конкретно – то если Джонс считает, что его собственность украл Смит, Джонс имеет право оказать ему сопротивление и попытаться его поймать, но Джонс не имеет права оказывать сопротивление посредством бомбардировки здания и убийства невинных людей, или ловить его, давая пулеметную очередь по толпе невинных людей. Если он это сделает, то он в равной мере (или даже более чем) такой же преступный агрессор, как и Смит.

Того же критерия мы бы придерживались, если бы для применения силы у Смита и Джонса были наняты люди, то есть если бы разразилась «война» между Смитом и его приспешниками и Джонсом и его охранниками. Если Смит и группа его приспешников выступит против Джонса, а Джонс и его охранники оттеснят банду Смита, то мы можем одобрить Джонса, и, как и другие люди, заинтересованные в отражении агрессии, можем внести личный или материальный вклад в дело Джонса. Но Джонс и его люди больше не имеют права, как и Смит, выступать против кого-либо еще в ходе их «праведной войны», красть собственность других людей, чтобы финансировать преследование, призывать других в свои ряды, используя насильственные методы или убивать других в ходе борьбы с вооруженными силами Смита. Если Джонс и его люди сделают что-либо из вышеперечисленного, они становятся преступниками в той же мере, что и Смит, и тоже подлежат всем санкциями, положенным за преступления. Фактически, если преступлением Смита было воровство, а Джонс должен использовать насильственный призыв, чтобы поймать его, или убивать невинных людей, преследуя его, то Джонс становится большим преступником, чем Смит, так как такие преступления, как порабощение и убийство намного хуже, чем воровство.

Предположим, что Джонс в ходе «праведной войны» против разрушительных действий Смита, должен убить невинных людей, и что он должен в свою защиту заявить, что он просто действовал согласно лозунгу «дайте мне свободу или дайте им смерть». Абсурдность этой «защиты» должна быть очевидна, так как дело не в том, что Джонс рисковал жизнью ради самозащиты в борьбе со Смитом, дело в том, что он хотел убивать невинных людей в погоне за окончательной победой. Джонс и вправду действовал согласно абсолютно непростительному лозунгу «дайте мне свободу или дайте им смерть», далеко не самому благородному боевому призыву.

В таком случае война, даже оборонительная война, честна только тогда, когда применение насилия относится только к преступникам. Мы сами можем судить, сколько войн или конфликтов в истории удовлетворяли подобным критериям.

Всегда поддерживалось мнение, особенно консерваторами, что развитие ужасающего современного оружия массового поражения (ядерного оружия, ракет, биологического оружия) – является только отличие уровня, нежели вида более простого оружия ранних времен. Конечно, один из ответов на это – это то, что когда уровнем является количество человеческих жизней, разница действительно велика. Но либертарианское замечание состоит в том, что в то время как лучник и его стрела, или даже винтовка, могут быть направлено, если понадобится, на отдельно взятых преступников, современно ядерное оружие не может. В этом состоит главное отличие в виде. Разумеется, лучник и стрела могут быть использованы в агрессивных целях, но также они могут быть направлены исключительно на агрессоров. Ядерное же оружие, даже «традиционные» бомбы, не могут. Эти виды оружия ipso facto являются механизмами неуправляемого массового поражения. (Единственным исключением может быть очень редкий случай, когда много людей, которые все были преступниками, живут на определенной обширной территории). Поэтому мы должны заключить, что использование ядерного или ему подобного оружия, или угрозы его применения является преступлением против человечества, которому нет оправдания. [1]

Вот почему старое клише больше не предполагает, что не оружие, а желание использовать его является весомым в оценке дел войны и мира. Характеристика именно современного оружия – это то, что оно не может быть использовано выборочно, не может быть использовано на либертарианский манер. Поэтому сам факт его существования должен быть осужден, и ядерное разоружение становится полезным само по себе. И в самом деле, во всех аспектах свободы это разоружение приобретает высшую политическую пользу, которую можно придумать в современном мире. Коль скоро убийство является более гнусным преступлением против человека, чем воровство, то массовое убийство (убийство распространенное до такой степени, что угрожает человеческой цивилизации и непосредственно выживанию), является наихудшим преступлением, которое человек мог бы совершить. И это преступление сейчас очень даже возможно. Или либертарианцы собираются только возмущаться ценовыми контролями или подоходным налогом, пожимая плечами или даже защищая массовое убийство?

Если ядерная война абсолютно незаконна даже для индивидов, защищающих себя от нападения преступников, что уж до ядерной или «традиционной» войны между государствами! Позвольте теперь включить в наше рассуждение государства. Так как каждое государство присваивает себе монополию на насилие на некоторой территории, пока его ограблениям и вымогательствам не сопротивляются, на территории существует так называемый «мир», так как принуждение продолжается односторонне, управляется государством, применяется им к людям. Открытый конфликт на данной территории разражается только в случае «революций», в которых люди сопротивляются использованию государством силы против них. И мирный случай, когда государству не сопротивляются, и случай с открытой революцией могут быть обозначены как «вертикальное насилие» - принуждением государством его народа или наоборот.

В существующем мире каждая территория управляется государственной организацией: есть множество государств, распространенных по миру, каждое с монополией на принуждение на своей территории. Ни одно государство не имеет монополию на принуждение по всему миру, и между государствами существует состояние «анархии». [2] И таким образом, исключая революции, которые происходят в единичных случаях, открытое насилие и двусторонний конфликт в мире происходит между двумя или более государствами, что называется «международной войной» или «горизонтальным насилием».

Теперь отметим критически важные отличия войны между государствами с одной стороны, и революциями против государства, а также конфликтами между частными лицами с другой. В революции конфликт локализован в пределах одной территории: и ставленники государства, и революционеры населяют одну и ту же территорию. Война между государствами, с другой стороны, происходит между двумя группами, каждая из которых имеет монополию на своей собственной территории, то есть война идет между жителями разных территорий. Из этой разницы следуют следующие важные следствия:

1) В межгосударственной войне возможностей использования современного оружия массового поражения гораздо больше. Если распространение вооружения в межтерриториальном конфликте станет слишком большим, каждая сторона взорвет себя оружием, направленным на другую сторону. Ни группа революционеров, ни государство, сражающееся с революцией, например, не может использовать ядерное оружие против неприятеля. Но с другой стороны, когда воюющие стороны живут на разных территориях, вероятность использования современного вооружения становится огромной, и пойти в ход может весь арсенал массового разрушения.

Второе, логически вытекающее, последствие (2) – революционеры могут определить свои цели и ограничить насилие исключительно врагами государства, избегая, таким образом, выступлений против невинных людей. Определение конкретных врагов куда менее возможно в межгосударственной войне. Реальность такова, что даже со старым оружием, не говоря уж о современном оружии, никакого четкого определения не может быть.

Далее, (3) так как любое государства может мобилизовать всех людей и все ресурсы на своей территории, другое государства вынуждено считать всех граждан этого государства своими врагами, по крайней мере, на время войны, и обращаться с ними соответственно. Таким образом, все последствия межтерриториальной войны делают неизбежным то, что межгосударственная война агрессивно ударит по невинному гражданскому населению обеих сторон. Эта неизбежность становится абсолютной из-за современного оружия массового поражения.

Если один отличительный атрибут межгосударственной войны есть ее межтерриториальность, то другой происходит от факта, что каждое государство живет за счет налогообложения своих подданных. Поэтому любая война против другого государства влечет за собой повышение и расширение налогообложения – агрессию по отношению к своему народу. Конфликты между частными лицами могут, и обычно добровольно ведутся и оплачиваются участвующими сторонами. Революции могут, и часто добровольно финансируются и поддерживаются народом. Но государственные войны могут вестись только при помощи агрессии по отношению к налогоплательщику.

Поэтому все государственные войны влекут за собой повышение агрессии по отношению к налогоплательщикам, и почти все государственные войны (все, при современных методах ведения военных действий) влекут за собой максимум агрессии (убийств) по отношению к невинному гражданскому населению, управляемому вражеским государством. С другой стороны, революции часто финансируются добровольно, и могут направлять свою жестокость на государственных правителей, а частные конфликты могут ограничить их жестокость до использования на конкретных преступниках. Поэтому мы должны заключить, что в то время как некоторые революции и некоторые частные конфликты могут быть законными, государственные войны всегда должны быть осуждены.

Некоторые либертарианцы могут возразить: «В то время как мы слишком сетуем на использование налогообложения для войны и государственной монополии на услуги защиты, мы должны признать, что эти условия существуют, и пока они существуют, мы обязаны поддерживать государство в оборонительных войнах». В свете рассмотренного выше, ответ должен быть следующим: «Да, государства существуют, и пока они существуют, либертарианское отношение к государству должно, на самом деле, сказать: «Хорошо, вы существуете, но пока вы существуете, по крайней мере ограничьте свою деятельность территорией, которую вы монополизируете». Говоря короче, либертарианец заинтересован в сокращении, насколько возможно, масштабов государственной агрессии по отношению к частным лицам, «иностранным» или «домашним». Единственный путь для этого - в международных отношениях – это давление людей каждой страны на их собственное государство с целью распределить деятельность по монополизируемой территории, а не нападать на другие государства-монополисты, особенно на людей, управляемых другими государствами. Вкратце, цель либертарианца состоит в том, чтобы ограничить любое существующее государство в агрессии по отношению к индивиду или собственности настолько, насколько возможно. А это значит полное предотвращение войны. Люди каждого государства должны оказать давление на «их» соответствующие государства, чтобы те не нападали друг на друга, и, если назревает конфликт, договориться о перемирии или объявить перемирие так быстро, как это физически возможно.

Далее предположим, что мы имеем ту редкость - необычно четкий случай, в котором государство фактически пробует защитить собственность одного из ее граждан. Гражданин государства А путешествует или вкладывает деньги в стране В, а затем государство В нападает на него или конфискует его собственность.

Разумеется, наш либертарианский критик может наконец заявить, что это явный случай, когда государство А должно угрожать или начать войну против государства В для того, чтобы защитить собственность «его» гражданина. Так, согласно аргументу, государство взяло на себя монополию на защиту своих граждан, оно в таком случае обязалось идти на войну от лица любого гражданина, и либертарианцы должны поддержать эту войну, как справедливую.

Но опять же, каждое государства имеет монополию на принуждение, и, следовательно, на защиту, только на своей территории. Оно не имеет такой монополии – фактически не имеет власти вообще – на любой другой территории. Поэтому, если житель страны А переедет или вложит капитал в страну В, либертарианец может поспорить и сказать, что он таким образом принимает риски общения с государственным монополистом страны В, и будет аморально и преступно для государства А увеличивать налоги с людей в стране А и убивать невиновных людей в стране В, защищая собственность путешественника или инвестора. [3]

Следует также указать, что не существует защиты от ядерного оружия (кроме нынешней «защиты» - угрозы «взаимного гарантированного уничтожения»), поэтому государство не может выполнить любую функцию международной защиты, пока существует такое оружие.

Тогда либертарианская цель, несмотря на специфические случаи каждого конфликта, - оказать давление на государства, чтобы оно не начинало войн против других государств, а если война разразится, то оказать давление, чтобы был запрошен мир, прекращен огонь, разработано соглашение о мире – все настолько быстро, насколько это физически возможно. Эта цель, то есть идеал, что ни одно государство не нападет на территорию другого, то, что сейчас называется «мирное сосуществование» государств, кстати, поддерживалась в старом международном законе 18 и 19 веков.

Однако предположим, что несмотря на либертарианскую оппозицию, война началась, и воюющие государства не собираются договариваться о мире. Какова тогда будет либертарианская позиция? Ясно, что уменьшить возможности нападения против невинных гражданских жителей в максимально возможной степени. Старое международное право имело два превосходных установления, направленных на эту цель: «законы войны», и «законы нейтралитета» или «нейтральные права». Законы нейтралитета были созданы для того, чтобы сохранить любую начавшуюся войну строго ограниченной для самих воюющих государств, без нападений на другие государства, а в особенности на людей других наций. Следовательно, важность таких важных, а сейчас забытых американских принципов, как «свободы морей» или строгих ограничений прав воюющих государств и подавление нейтральной торговли с вражеской страной. Вкратце, либертарианская позиция – побудить воюющие государства полностью соблюдать права нейтральных граждан.

По их мнению, «законы войны» были созданы для того, чтобы как можно больше ограничить нарушение воюющими государствами прав гражданского населения соответствующих воюющих стран. Как пишет британский юрист Ф.Дж.П. Виель:

«Фундаментальный принцип этого кодекса было то, что военные действия между цивилизованными людьми должны быть ограничены вооруженными силами, фактически в ней занятыми… Это провело различия между воюющими и невоюющими, устанавливая, что единственное дело воюющих – воевать друг с другом, и, следовательно, невоюющие должны быть исключены из театра военных действий». [4]

Осуждая все войны, независимо от мотива, либертарианец знает, что могут существовать различные степени вины государств в конкурентной войне. Но его важнейшим мнением является порицание участия в войне любого государства. Следовательно, его стратегия – оказание давления на все государства, чтобы они не начинали войн и не участвовали в войнах, остановка уже начатых войн, и для любой продолжающейся войны - уменьшение масштабов ущерба, наносимого гражданскому населению, будь оно своим или вражеским.

Один вывод либертарианской стратегии мирного сосуществования и ненападения между государствами – строгое воздержание от любой иностранной помощи, помощи от одного государства другому. Любая помощь, оказанная государством А государству В (1) повышает налогообложение людей страны А, и (2) усугубляет подавление государством В его собственных подданных.

Рассмотрим теперь, как либертарианская теория обращает к проблеме империализма, который может расцениваться как агрессия государства А по отношению к людям страны В и последующего сохранения этого правления. Это правило может быть распространено в стране В, прямо или косвенно через марионеточное правительство. Революция людей в В против имперского правления А (или за или против подданного В), разумеется, законна, при условии опять же, что революционный огонь будет направлен только против правителей. Консерваторы – и даже некоторые либертарианцы - часто поддерживали то, что западный империализм над неразвитыми странами должен поддерживаться как более надежное средство защиты прав собственности, чем любое местное правительство. Но во-первых, суждение, следующее из статус кво, является чисто теоретическим, тогда как притеснение людей существующим имперским правлением в стране В – реально и преступно. Во-вторых, этот анализ пренебрегает ущербом от империализма, который несут западные налогоплательщики, которые несут расходы и обременены платой за захватнические войны, а затем и платой за поддержание имперской бюрократии. Даже только на последнем основании либертарианец должен осудить империализм. [5]

Означает ли оппозиция всей межгосударственной войне, что либертарианец никогда не поощрит изменение географических границ, что он выступает за замораживание несправедливых территориальных режимов? Конечно, нет. Предположим, например, что гипотетическое государства Уолдавия напало на Руританию и захватило западную часть страны. Жители западной Руритании теперь желают воссоединятся с собратьями (возможно потому, что они желают по-прежнему использовать их родной язык). Как этого достичь? Есть, конечно, путь мирных переговоров между властями, но предположим, что империалисты Уолдавии непреклонны. Или либертарианцы Уолдавии могут оказать давление на их государство, чтобы оставить завоеванные земли во имя справедливости. Но допустим, что это тоже не происходит. Что тогда? Мы все еще должны поддерживать незаконность установки государства Руритания на войну с Уолдавией. Законными методами географического изменения являются: (1) революционные восстания угнетенных жителей западной Руритании, и (2) помощь частных групп жителей Руритании (или помощь от союзников Руритании в других странах) западным повстанцам – в форме оснащения и/или волонтеров.

И, наконец, мы должны сослаться на внутреннюю тиранию, которая является неизбежным сопровождением межгосударственной войны, тиранию, которая обычно задерживается надолго и после войны. Рэндольф Борн осознал, что «война – это здоровье государства». [6] В войне государство приходит в себя: возвышается во власти, в численности, гордости, в абсолютном доминировании над экономикой и обществом. Главный миф, позволяющий государству греть руки на войне – это байка о том, что война – это защита государством его подданных. Факты говорят прямо противоположное. Если война – здоровье государства, она так же его наибольшая опасность. Государство может «умереть» только будучи пораженным, в войне или революции. Поэтому в войне государство отчаянно мобилизует людей для борьбы с другим государством, под предлогом, что они борются за свое государство. Общество становится милитаризированным и этатистским, становится стадом, стремящимся убить предполагаемого противника, выкорчевывая и подавляя все несогласие с официальной позицией сторонников войны, радостно предавая правду ради воображаемых интересов общества. Общество становится вооруженным лагерем, с ценностями и моралью, как выразился Альберт Джей Нок, «армии на марше». [7]

Сноски:

1. Более четкое изложение законности разделения между воющими сторонами и невоюющими, см. G.E.M. Anscombe, Mr. Truman's Degree (Oxford: privately printed, 1956). Брошюра посвящена протесту против назначения почетной докторской степени Президенту Трумэну Оксфордским университетом.

2. Любопытно и непоследовательно, что консервативные защитники «ограниченного правительства» считают абсурдным любое предложение исключения монополии на принуждение на данной территории, которое бы оставило частных лиц без правителя, и в то же время настаивают на том, чтобы в международном праве единого правителя, улаживающего споры между государствами не должно быть.

3. Существует другое мнение, которое больше подходит к «домашней» защите на государственной территории: чем хуже государство может защитить жителей своей территории от атак негосударственных преступников, тем больше шансов на то, что его жители поймут неэффективность государственных действий, и обратятся к негосударственным методам защиты. Поэтому неудача государства в защите может иметь поучительную ценность для людей.

4. F.J.P. Veale, Advance to Barbarism (Appleton, Wisc.: C.C. Nelson, 1953), p. 58.

5. Можно выделить еще два практических момента касательно западного империализма. Во-первых, права собственности почитались только европейцами, коренное население часто считало, что их лучшие земли были украдены империалистами, а их труд насильственно использовали в работе на шахтах или на землях, полученных за счет этого воровства. Во-вторых, существует миф о том, что «дипломатия канонерок» начала двадцатого века была все же защитой прав собственности западных инвесторов в отсталых странах. Но исключая нашу критику о выходе за пределы государством монополизированной территории, в общем-то, не учитывается, что часть действий «канонерок» была направлена не на защиту частных инвестиций, а на защиту прав западных владельцев облигаций местного правительства. Западные власти принудили местные правительства увеличить налогообложение их собственных подданных, чтобы расплатиться с иностранными владельцами облигаций. Это никак нельзя назвать действием по защите частной собственности – скорее наоборот.

6. Randolph Bourne, War and the Intellectuals, C. Resek, ed. (New York: Harper and Row, 1964), p. 69.

7. Более раннюю версию этого мнения можно найти в Murray N. Rothbard, "War, Peace, and the State," in Egalitarianism as a Revolt Against Nature, and Other Essays (Washington, D.C.: Libertarian Review Press, 1974), pp. 70-80.