Философско-мировоззренческий уровень в структуре методологического знания

Методологическое знание имеет свои структур­ные уровни — от наиболее общих к частным, имею­щим отношение к решению задач конкретной науки. Как было показано выше, «верхний» уровень более правомерно назвать философско-мировоззренческим уровнем методологического знания. Очевидно, что в реальном научном исследовании и тем более в практи­ческой работе психолог, как и любой другой специа­лист, не часто проводит прямое сопоставление своей деятельности с постулатами некоторой философской системы. Однако мировоззрение специалиста оказы­вает огромное влияние на постановку задач работы, которые, в свою очередь, определяют выбор методов и техник достижения результата. Мировоззренческая позиция специалиста определяет и интерпретацию результатов исследования. Мировоззрение практи­ческого психолога определяет и его взгляд на другого человека, на его проблемы и пути избавления от них. Поэтому, как уже было отмечено, правомерно на­звать данный уровень методологического знания философско-мировоззренческим.

Мы не ставим себе целью проследить, как в исто­рии психологии различные философские концепции становились методологической основой для научных школ. Задача данного раздела — показать на несколь­ких характерных примерах, как философско-мировоззренческая основа научной школы определяла вы­бор тематики исследований, подход к изучению явле­ний, в какой-то мере — выбор методики и техники исследования, а также интерпретацию результатов.

К уровню философской методологии относятся обобщенные представления об идеале научной рациональности, подробно проанализированные М. К. Мамардашвили (1984). Их можно причислить к мировоззренческим универсалиям (В. С. Степин), они определяют, прежде всего, взгляды ученых на исследуемые объекты, средства исследования и на собственную научную деятельность.

«Традиционная психология покоится на дихото­мии субъекта и объекта, которая последние четыре столетия была отправной точкой западной научной мысли. Людвиг Бинсвангер назвал эту дихотомию "раковой опухолью, разъедающей всю современную психологию и психиатрию". Этой дихотомии не из­бежали ни бихевиоризм, ни one рационализм, стара­ющиеся определить переживания только с помощью объективных терминов. Ее не избежать, если ограни­чить творческий опыт, определив его как чисто субъ­ективный» (Мэй, 2001. С. 42). Дуализм Декарта стал философской предпосылкой для нескольких поколе­ний ученых, поскольку на его основе возникли клас­сические представления о научной рациональности. М. К. Мамардашвили (1984) подробно исследовал классический и неклассический идеалы научной рациональности. Он проанализировал и показал на при­мерах «онтологию ума» (т. е. совокупность исходных философско-мировоззренческих предпосылок, определя­ющих взгляд ученого на изучаемую реальность), ха­рактерную для классической и неклассической науки. Классический идеал рациональности базируется на двух исходных правилах, сформулированных, по мне­нию М. К. Мамардашвили, на материале наблюдения физических тел. Правило первое: «Физическим те­лом, грубо говоря, называется такое явление, кото­рое полностью пространственно выражено в своем содержании, т. е. все, что мы можем сказать о структу­ре этого явления, о его составе, строении, таково, что оно полностью развернуто для внешнего пространст­венного наблюдения или же (если идет речь об идеаль­ных абстрактных объектах или так называемых нена­блюдаемых теоретических "сущностях") разрешимо на каких-либо наблюдаемых частях внешнего про­странства. В этом смысле термины "объективное" и "пространственное" совпадают, могут употребляться через запятую, как и понятие "внешнее наблюдение". В последнем добавлении очевидно, что "объективно­му" тождественно здесь "внешнее" (или пространст­венное), а "внутреннее" — "субъективному"» (Ма­мардашвили, 1984. С. 6).

Суть второго правила в том, что для классического идеала научной рациональности характерно «отожде­ствление (восходящее к Декарту) "материальности" с пространственностью (или внешней выраженностью для наблюдателя), лишь в зависимости от которой действия мира на нас или на возможного наблюдате­ля могут (и будут) рассматриваться как материаль­ные, опытно данные (и поддаваться наглядному представлению в образах "контакта", "соприкосно­вения", "удара", "взаимного расположения" и т. д.)

Это великий принцип опытной науки: то, что воспринимается органами чувств, есть только матери­альные тела и их действия. Ясно, что отождествление пространства с материей имеет глубокий философ­ский и методологический смысл. В той мере, в какой мы под термином "материя" имеем в виду нечто от­личное от сознания, имеющего внутреннее (психиче­ское) измерение, а за этой последней вещью признаем непространственность, то под "материальными про­цессами" мы, конечно, имеем в виду то и только то, что полностью выражает самое себя своим пространствен­ным расположением, поддающимся внешнему наблю­дению» (Мамардашвили, 1984. С. 14).

Такая модель научной рациональности, как показы­вает далее М. К. Мамардашвили, содержит одно суще­ственнейшее, неочевидное на первый взгляд допуще­ние: «...состояние ума, в котором известен некоторый предмет А, одинаково по всему пространству наблюда­телей и их состояний, т. е. фактически в любой данный момент расположено множественно сообщенным об­разом». Это допущение неявно предполагает, что суще-' ствует некий божественный интеллект, к которому можно перейти от обычного человеческого интеллекта, хотя и в предельном случае. Данное допущение предпо­лагает «непрерывность опыта, а она — условие научных высказываний о предметах, данных этому опыту, пред­полагает, как я сказал, перенос наблюдения по всему полю, т. е. мою возможность в любой точке пространст­ва наблюдения быть рефлексивно непрерывным носи­телем интеллигибельного содержания происходящих (или вообще осознаваемых) там событий, явлений» (Там же. С. 16). Это допущение получило название до­пущения Абсолютного наблюдателя. Его суть в том, что ученый в своей деятельности стремится приблизиться к этому божественному интеллекту, который делает оди­наково умопостигаемым все, что происходит в любой точке пространства. Как пример классической научной рационально­сти М. К. Мамардашвили приводит пример традиционной педагогики: «В классической педагогике, лишь частный элемент общего классического стиля мышления, фактически предполагается некоторая привилегированная система отсчета — такая, что перенос знания из любой точки пространства и вре­мени в любую другую точку пространства и времени (в том числе из одной головы — в другую в обучении и усвоении) покоится на реконструкции или воссозда­нии одного единого (или самотождественного) субъ­екта по всем точкам этого поля. Это означает, что вез­де происходит "то же самое", что может быть получено на основе подстановки однорефлексивного, автоном­ного и конечного источника выбираемых, приводимых в связь и подтверждаемых данных, представлений и знаний» (Мамардашвили, 1984. С. 17).

Многие люди прекрасно помнят бум конца 80-х гг. вокруг деятельности педагогов-новаторов и скорое разочарование в связи с тем, что трансляция их опыта ■если и давала результаты, то совсем не такие значи­тельные, как ожидалось. Довольно очевидно, что все надежды на грандиозные результаты от внедрения опыта педагогов-новаторов не что иное, как проявле­ние мышления по законам классической научной ра­циональности, т. е., как писал М. К. Мамардашвили, «...мы считаем, что процесс обучения состоит в том, что если, например, ребенок стоит в точке А и у меня, у универсального наблюдателя, есть знание о том, что происходит в точке А, то я могу передать ребенку это знание, или он, проделывая соответствующие шаги по своей какой-то скрытой динамической "кри­вой", со временем все равно придет в итоге к пони­манию того, что я уже понимаю. Но, во-первых, весь опыт исследований лингвистики, и психологи­ческих исследований, и антропологических исследо­ваний, и мифологических исследований лишь подтверждает древнюю, еще Сократу и Платону извест­ную истину, что знание непересаживаемо из головы в голову в силу одного простого онтологического об­стоятельства: никто вместо другого не может ничего понимать, понять должен сам и, более того, если уже не понял, то вообще не поймешь сообщаемое: понять можно лишь то, что уже понял (и в этом смысле — из себя, "вспоминая"). И этот акт понимания "самим" невыводим ни из какой цепи обусловливания этого понимания, он должен совершиться или не совер­шиться, т. е. знание неперекачиваемо в другую голо­ву, как в некую пустоту перекачивалась бы жидкость» (1984. С. 17).

По мнению М. К. Мамардашвили, существенней­шая особенность классического идеала научной ра­циональности в том, что классическое наблюдение имеет дело с явлениями, которые существуют как бы самостоятельно и независимо от их сущностей: «Клас­сически явление отличается от сущности тем, что он­тологические характеристики принадлежат сущности, а само оно, в определенном смысле, не имеет сущест­вования» (Там же. С. 18). В отличие от классического, неклассический идеал рациональности основывается на представлении о феномене: «"Феноменом" будем называть то обладающее чувственной тканью образо­вание сознания, которое выступает в объективирую­щем расцеплении ментального понимательного со­членения и от бытия в котором мы не можем сместить­ся к представлению (как психическому объекту), содержащемуся в этом сращении и соотнесенному с предметными референтами, доступными и внешнему (или абсолютному) наблюдателю. Феномены локальны по отношению к тотальной перспективе (или замкнуты в своем мире по отношению к ней) и независимы: субъ­ект может лишь добавлять их к внешним наблюдатель­ным и логическим определениям — они есть или их нет. И в них содержится то, что "произошло в действительности" в смысле испытания мира, в отличие от; последующего нароста, поддающегося гносеологическому анализу в том, что я называл дуальной структурой сознания. Именно проявление целого как целого феноменально...» (1984. С. 27). Феномены, по; Мамардашвили: 1) не могут быть вполне четко и од­нозначно отделены от сознательного измерения; 2) не отделены ни от своего агента, ни от наблюдате­ля, не совпадая по содержанию с содержанием, пере-: водимым в универсальные системы отсчета; 3) они «индивидуализируют себя своим случанием», выделены как индивиды.

Благодаря этим определениям понятно, в чем ко­ренное отличие классического и неклассического идеала рациональности. Принцип дополнительности, введенный Н. Бором и В. Гейзенбергом, — проявление неклассических представлений о научной рацио­нальности. «Неклассическая же проблема онтологии ума (или, соответственно, рациональности) уходит своими корнями в те изменения в ней, которые возникают в XX веке — в связи с задачей введения сознательных и жизненных явлений в научную картину мира», — писал М. К. Мамардашвили (Там же. С. 12). Действительно, переход к новому идеалу научной pациональности возникает вместе с задачей введения: сознательных явлений в научную картину мира. Кон­цепция ноосферы В. И. Вернадского — одна из попы­ток решения этой задачи и один из первых в истории науки примеров неклассических представлений о на­учной рациональности.

Пример неклассической научной рациональности, приводимый самим М. К. Мамардашвили, — психоанализ 3. Фрейда: «В психоанализе этими свойствами обладает понятие симптома. Действительно, что пред­ставляет собой симптом? Симптом есть косвенное целостное, далее неразложимое и несводимое внутри себя, т. е. по отношению к внешнему миру, выражение чего-то другого. Например, таковым является (анали­зируемый Фрейдом в "Психопатологии обыденной жизни") классический пример "ляпсус лингве" — языковой монстр, "невозможное" слово типа beglei-digen ("чемоданно"), ведь таковы рекуррентные сим­птомы и формации неврозов и психозов, таковы устойчивые архетипические сцепления символов сно­видений, фантазмов детских "теорий" происхождения, "первичной любовной сцены" и т. п.» (1984. С. 35).

Добавим от себя, что в психоанализе оказались смешанными и неклассические и классические пред­ставления о научной рациональности. К последним относится учение Фрейда о символе. Толкование сновидений при помощи универсального набора интерпретационных ключей, на наш взгляд, не что иное, как попытка поставить аналитика на место Абсолютного наблюдателя, «откуда все видно».

Заметим, что гораздо чаще психологи назы­вают основоположником современной психоло­гии не Фрейда, а К. Г. Юнга, у которого этот, говоря словами поэта И. Иртеньёва, «старого мышленья рецидив» внутри психотерапевтической теории был преодолен. Хорошо известно, что, по Юнгу, понять символ можно лишь в целостном контексте бессознательной жизни данного человека. Одного сновидения для интерпретации мало — нужно не­сколько, а еще лучше — несколько десятков, чтобы реконструировать контекст.

Другой пример неклассической психологии, при­водимый М. К. Мамардашвили, — теория установки Д. Н. Узнадзе: «В школе Узнадзе понятие установки пыталось фиксировать и внести в психологию через наблюдаемые последствия некоторые духовные ядра, не понятные и не анализируемые сами по себе в тер­минах анализа психики как биологического явления, но понятные лишь в терминах учения о бытии. В со­временной психологии такие же вещи наблюдаются и в так называемых экстремальных ситуациях, когда точное действие совершается без какой-либо реф­лексии, как бы в подвешенном состоянии субъекта, вынутого вообще из пространства и времени» (1984. С. 51). Более подробно теория установки Д. Н. Узнад­зе как явление неклассической психологии проана­лизирована А. Г. Асмоловым (2002).

Вспоминая историю психологии, можно выде­лить те философско-мировоззренческие системы, которые становились в психологии основой для со­здания различных теорий. Так, дуализм Декарта стал философской предпосылкой для В. Вундта и Э. Титченера. В то же время философской основой для ассоцианизма стал эмпиризм Дж. Локка. При этом за основу был взят ассоциативный принцип устройства психики, впервые сформулированный Б. Спинозой. Эти философские предпосылки стали основой для метода интроспекции. Как мы уже показали, метод интроспекции базируется на неявном предположе­нии о том, что субъект и объект исследования никак не взаимосвязаны между собой. Кроме того, М. К .Мамардашвили отмечал, что в понятии «знание», тракту­емом в традиции, идущей от Декарта, тавтологически заключено предположение, что тот, кто знает предмет А, знает свое состояние ума относительно А (т. е. со­знание прозрачно для самого себя). Предположение о прозрачности сознания в данном случае не что иное, как допущение Абсолютного наблюдателя (о котором уже было сказано) применительно к само­наблюдению.

Идеи об ассоциациях Б. Спинозы, развитые Дж. Локком, направили ассоцианистов по пути поис­ка элементов сознания, связанных между собой ассо­циациями. Впоследствии проблема анализа психиче­ского по элементам обсуждалась многими авторами, и одним из первых — Л. С. Выготским. Им была пока­зана методологическая ошибочность анализа психики по элементам и предложено свое решение этой су­щественной методологической проблемы.

Кроме ассоцианистов, из картезианской дихото­мии «субъект — объект» исходили и основоположни­ки бихевиоризма. Их решение проблемы, как извест­но, состояло в последовательной попытке изгнать из психологии все субъективное, оставив только объек­тивное, которое понималось исключительно как внеш­не наблюдаемое. Вполне очевидно, что в основе бихе­виоризма Дж. Уотсона и Э. Торндайка — классический идеал научной рациональности, причем в крайне меха­нистическом и метафизическом варианте. Метафизи­ческие допущения проявились в одной из основопо­лагающих идей классического бихевиоризма о том, что отсутствуют качественные различия между пси­хикой животных и человека. Механицизм виден, на­пример, в том, как применялись в классическом би­хевиоризме количественные показатели (например, натяжение поводка собаки как непосредственный по­казатель силы мотивации).

Одной из философских основ психологии, прежде всего американской, стал прагматизм — направление философии, одна из основных идей которого в том, что опыт не дан нам изначально, но все объекты по­знания формируются нашими познавательными уси­лиями, направленными на решение жизненных задач. Основоположниками прагматизма были Ч. Пирс, У. Джемс, Дж. Дьюи. У. Джемс, который начал впер­вые разрабатывать множество психологических проб­лем, был одним из крупнейших философов своего времени, основоположником прагматизма. В подходе к изучению психологических явлений У. Джемс ис­ходил из основной идеи о том, что философия, как и другие науки, должна быть познавательным средст­вом решения тех жизненных проблем, которые вста­ют перед людьми в непрерывно меняющемся мире. В трудах У. Джемса эта идея была реализована как функционализм — представление о психологии как науке, изучающей прежде всего то, для чего душа, как она служит человеку.

Американский прагматизм стал философско-методологической основой для теории личностных кон­структов Дж. Келли. Философское понимание челове­ка как исследователя, непрерывно создающего теории для решения жизненных задач, Дж. Келли сформули­ровал на основе взглядов другого основоположника философии прагматизма Дж. Дьюи (Келли, 2000).

В первой трети XX в. одним из ведущих направле­ний философии стал феноменализм, основоположни­ком которого является один из крупнейших филосо­фов того времени Э. Гуссерль (1867—1938). Многие авторы считают, что это направление философии ста­ло мировоззренческой основой для гештальтпсихологии. В основе исходных представлений гештальт - психологии (М. Вертгеймер, В. Келер, К. Коффка и др.) — философское положение о том, что все, данное человеку в сознании здесь - и - теперь, — его феномена­льное поле. Этот взгляд становится основой для психо­логической теории поля К. Левина, а благодаря К. Ле­вину — и для всей феноменологической психотера­пии, если говорить о практической психологии.

В современной психологии философской осно­вой нередко становятся взгляды современных фило­софов в сочетании с философскими идеями мысли­телей прошлого. Такие сочетания особенно характер­ны для психотерапевтических теорий, к чему мы еще вернемся в данном пособии.

Марксизм как государственная идеология стано­вится нормативной философско-методологической основой для советской психологии. Надо сказать, что многие создатели отечественной психологии придержи­вались марксистских взглядов по убеждениям, а не из соображений политической конъюнктуры. Марк­сизм стал философско- методологической основой для культурно-исторической психологии Л. С. Вы­готского, психологической теории деятельности А. Н. Леонтьева.

Отказ от государственной идеологии привел мно­гих исследователей в начале 90-х гг. к методологиче­ской дезориентации. Такое положение дел признава­лось в то время многими авторами. Такое положение дел во многом сохранилось и поныне. Поэтому одна из наиболее актуальных для нынешней отечественной психологии проблем — поиск нового философско - методологического базиса обновляющейся науки.

Было бы неправильно говорить о том, что диалек­тический материализм как методологическая основа психологии исчерпал себя и показал свою несостоя­тельность. В этом нетрудно убедиться, изучая работы С. Л. Рубинштейна, написанные им в последние годы жизни: «Бытие и сознание» (1957), «Принципы и пути развития психологии» (1958) и «Человек и мир», над которой великий психолог работал вплоть до своей кончины в январе 1960 г. Философско - методологические работы С. Л. Рубинштейна представляют боль­шой интерес по многим причинам. Автор стремится преодолеть некоторые недочеты марксистской фило­софии и в гораздо большей степени те ее превратные трактовки, которые взяла на вооружение официаль­ная советская идеология. С. Л. Рубинштейн для ре­шения этой задачи предлагал смелые, нестандартные решения.

Так, название книги «Человек и мир» отражает взгляд С. Л. Рубинштейна на взаимоотношения чело­века и его окружения. В марксистской философии человек противопоставляется природе как ее преоб­разователь. Такой взгляд на человека страдает одно­сторонностью. С. Л. Рубинштейн вводит категорию мира как окружения человека, в котором главными действующими лицами являются другие люди. Такой взгляд на жизненную среду человека близок концепции ноосферы В. И. Вернадского, о которой будет рассказано дальше.

Хорошо известно, что в марксистской филосо­фии, начиная с «Тезисов о Фейербахе» К. Маркса (J 844), личность понимается как совокупность обще­ственных отношений. Такое представление о лично­сти С. Л. Рубинштейн признает односторонним. Вза­мен он предлагает понимание личности как субъекта личной жизни, а общественные отношения лишь част­ный случай последней.

Одно из наиболее интересных рассуждений С. Л. Рубинштейна касается диалектики взаимоотно­шений внешнего и внутреннего в жизни человека. Хорошо известный тезис о том, что «внешние причи­ны действуют через внутренние условия», нуждается в подробных пояснениях. Внешняя причина действу­ет на субъекта не непосредственно, но преломляясь через внутренние условия, которые могут быть весь­ма разнообразными — от психофизиологических состояний до жизненных ценностей человека. Опо­средованная внутренними условиями, внешняя при­чина не только меняет внутреннее состояние субъек­та, но и выходит вовне (например, в виде активности субъекта). Это обстоятельство меняет внешнее окружение индивида, в том числе и внешнюю причину, воздействующую на него. Таким образом, «внешнее че­рез внутреннее» — не однонаправленное воздействие, подобно толменовской схеме «стимул — промежуточ­ные переменные — реакции», а сложная нелинейная взаимосвязь причины и следствия. Такое понимание причинности является подлинно диалектическим и близко представлениям о причинно-следственных свя­зях в современных общеметодологических подходах, о которых будет подробно рассказано далее.

Поиск философско-методологических основ для отечественной психологии ведется по нескольким направлениям. Одно из них — осмысление философского наследия прошлого. В современной отечествен­ной психологам находят свое применение идеи россий­ских философов Серебряного века П. А. Флоренского, Н. А. Бердяева, С. Л. Франка. Так, В. П. Зинченко (2000) глубоко исследовал философское наследие од­ного из наиболее видных философов того времени — Г. Г. Шпета, показал точки соприкосновения его идей с принципами культурно-исторической теории Л. С. Выготского. Другое направление — исследова­ние философских идей, высказанных писателями, поэтами, художниками, т. е. людьми, которые не были профессиональными философами. В. П. Зинченко ис­следовал также философские идеи О. Мандельштама и других поэтов того времени о человеке и его развитии. Еще одно направление поиска нацелено на фило­софские идеи, высказанные классиками гуманистиче­ской психологии. В современной отечественной психо­логии предпринимаются попытки построения теории и практики на основе принципов гуманистической пси­хологии (например: Психология с человеческим ли­цом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии. М., 1997). В рамках этого подхода психо­логи переосмысливают и развивают философские обобщения, сформулированные создателями гумани­стической психологии.