9. Воздействие страдающих психозом родителей на эмоциональное развитие ребенка

В предыдущем разделе большинство случаев психозов в семейной жизни было связано с проблемами, вызванными психотическим заболеванием ребенка. Теперь я хочу рассмотреть воздействие психоза родителя на эмоциональное развитие ребенка и жизнь семьи.

Вначале мне хотелось бы передать вам впечатление от красоты стихотворения, написанного одиннадцатилетней девочкой. Не могу привести здесь стихотворение, потому что оно напечатано в другом месте с указанием имени девочки, но в нем в кратких экономных строках создана прекрасная картина счастливой семейной жизни. В этой семье дети разного возраста, они хорошо относятся друг к другу, ревность возникает, но к ней относятся терпимо, и семья исполнена жизненных сил. Когда приходит ночь, становятся слышны звуки мира за пределами дома — лай собак, крик совы. А внутри все спокойно, безопасно и тихо.

Стихотворение создает впечатление, что юная поэтесса отразила в нем события собственной жизни. Иначе откуда она могла бы знать о подобных вещах?

История Эстер

Позвольте назвать автора стихотворения — Эстер и задать вопрос: каково ее окружение? Она была передана на воспитание интеллигентной паре, относящейся к среднему классу, у которой уже был один приемный сын и которая теперь взяла на Боепитание еще и девочку. Отец всегда был очень привязан к Эстер и хорошо ее понимал. Вопрос в том, какова ранняя история этого ребенка и откуда у Эстер эта безмятежность, которая чувствуется в стихотворении, проникнутом атмосферой и подробностями семейной жизни?

Говорят, настоящая мать Эстер была очень умная женщина, свободно владевшая несколькими языками; но брак ее оказался неудачным, после чего она жила с человеком типа бродяги. Эстер была как раз незаконнорожденным плодом этого союза. В возрасте нескольких месяцев Эстер осталась одна с матерью, которая была полностью предоставлена себе. Мать была последним ребенком в большой семье. Во время беременности ее мать посоветовала, чтобы дочь прошла курс лечения в закрытом заведении, но та отказалась. Она с рождения сама воспитывала девочку и, как написано в отчете социального работника, поклонялась девочке, как идолу.

Так продолжалось, пока Эстер не исполнилось пять месяцев. В это время мать начала вести себя странно, выглядела она дикой и смятенной. После бессонной ночи она направилась на поле возле канала и смотрела, как бывший полицейский копает землю. Потом подошла к каналу и бросила в воду девочку. Бывший полицейский девочку тут же вытащил, она не пострадала, но мать в результате арестовали и признали больной шизофренией с параноидными чертами. Поэтому в возрасте пяти месяцев Эстер оказалась в распоряжении местной власти; в детском приюте, где она оставалась до двух с половиной лет, ее характеризовали как «трудного» ребенка. После она была передана на воспитание в семью.

На протяжении первых месяцев пребывания в семье Эстер доставляла всевозможные трудности, и, с нашей точки зрения, это означает, что она еще не отказалась от надежд вернуться назад. Помимо всего прочего она на улице падала на землю и начинала кричать. Постепенно положение несколько улучшилось, но симптомы вернулись, когда спустя пять месяцев после передачи на воспитание — ей к этому времени исполнилось почти три года — в ту же семью был принят шестимесячный мальчик. Мальчик был усыновлен, а Эстер — нет. Эстер не позволяла мальчику называть мать семейства «мамой» и никому не разрешала говорить, что эта женщина — «мама» мальчика. У нее появились деструктивные тенденции, но потом она резко изменилась и стала покровительствовать мальчику и защищать его. Перемена произошла, когда приемная мать мудро позволила ей вести себя как младенец и обращалась с ней так, словно Эстер тоже шесть месяцев. Эстер это очень понравилось и она продолжала «по-матерински» относиться к мальчику. Одновременно у нее сложились очень хорошие отношения с отцом семейства, которые впоследствии сохранились. Однако к этому времени мать и пятилетняя Эстер стали все больше отчуждаться, между ними начались ссоры, и психиатр посоветовал, чтобы Эстер какое-то время пожила вне дома. Теперь, оглядываясь назад и зная, что случилось потом, мы можем признать этот совет плохим. Отец, всегда очень чуткий к потребностям дочери, добился ее возвращения домой. Как он говорил, вера Эстер в ее приемную семью умерла. Теперь этот мужчина, казалось, стал для дочери матерью; и, возможно, в этом источник параноидного заболевания, которое возникло у него впоследствии, и его маниакальных видений, в которых жена представлялась ведьмой.

Несмотря на постоянное напряжение между родителями, которые с тех пор непрерывно враждовали и впоследствии расстались, Эстер нормально развивалась. Нужно упомянуть также, что мать всегда открыто предпочитала усыновленного мальчика и он развивался тоже достаточно хорошо, вознаграждая ее ответной любовью.

Такова вкратце печальная и сложная история автора стихотворения, от которого веет безмятежностью и семейным спокойствием. Посмотрим, как развивались события дальше.

Очень больная мать, такая, как родная мать Эстер, может дать ребенку прекрасный старт; это вполне возможно. Думаю, мать дала Эстер не только удовлетворяющий опыт кормления грудью, но также поддерживала ее Эго, в чем младенцы особенно нуждаются на ранних стадиях, и на что способна только мать, идентифицирующаяся с младенцем. Эта мать, вероятно, в очень высокой степени «слилась» с девочкой. Я предполагаю, что она хотела избавиться от младенца, с которым слилась, стала едина, потому что перед ней вырисовывалась новая фаза, на которую она не могла перейти, фаза, которая ее страшила, фаза, в которой дитя нуждалось в некоторой автономии от нее. На этой новой стадии развития она не могла бы удовлетворять потребности младенца. Она хотела отделить от себя ребенка и в то же время не могла это сделать. В такой момент действуют очень глубинные силы, и когда женщина бросила девочку в канал (предварительно так выбрав место и время, чтобы быть почти стопроцентно уверенной, что ее спасут), она пыталась разрешить очень острый бессознательный конфликт; например, страх перед импульсом умертвить ребенка в момент отделения от него. Как бы то ни было, в этот момент пятимесячный младенец потерял идеальную мать, мать, которая еще не стала измученной, отвергнутой, вытолкнутой, растоптанной, ненавидимой и в то же время деструктивно любимой; да, она была еще идеальной матерью, и эту идеализацию нужно было сохранить.

Затем последовал долгий период, подробности которого нам неизвестны; мы знаем только, что в детском приюте, куда ее направили, девочка оставалась трудной, иными словами, еще сохраняла что-то из первоначального светлого опыта. Она не перешла в стадию послушания, что означало бы, что она потеряла всякую надежду вернуться. Но к тому времени как ее передали на воспитание, произошло очень многое. Естественно, когда приемная мать стала для нее что-то значить, Эстер стала вымещать на ней накипевшее: кусать, отталкивать, отвергать, красть, ненавидеть. В этот момент приемной матери очень нужен был кто-то, кто сказал бы ей, какую роль она исполняет, чего ей ожидать и к чему готовиться. Возможно, такая попытка была предпринята, но нам об этом неизвестно. Она приняла девочку, потерявшую идеальную мать, девочку, прожившую смутный и неясный период от пяти месяцев до двух с половиной лет, и, конечно, она взяла девочку, с которой у нее не было той фундаментальной связи, которая возникает между матерью и младенцем. Она так и не сумела установить с Эстер хорошие отношения, хотя легко справлялась с маленьким мальчиком; а когда позже приняла на воспитание еще одну девочку, третьего ребенка, она не раз говорила Эстер: «Вот наконец ребенок, какого я всегда хотела».

Отец стал хорошей, даже идеализированной матерью в жизни Эстер, и так продолжалось до распада семьи. Возможно, именно это и привело к распаду, потому что отец должен был все больше и больше восполнять потребность в матери, которую ощущала девочка, а мать вынуждена была все чаще исполнять роль преследователя в жизни ребенка. Эта проблема отравила жизнь матери, которая вполне удовлетворительно справлялась с приемным сыном и второй воспитанницей.

Эстер, очевидно, унаследовала от матери ум и способность к словесной игре, и думаю, никто не назвал бы ее психотиком. Тем не менее она страдала от депривации, и одной из ее проблем было стремление красть. Были у нее и проблемы в школе. Жила она с приемной матерью, которая очень по-собственнически к ней относилась, так что отец почти не мог видеться с девочкой; в связи с этим у отца возникло серьезное психическое заболевание параноидно-галлюцинаторной природы.

Приемные родители Эстер знали, что ее мать была психотиком, вернее, что она была признана больной, но не рассказывали девочке подробности; как отметил социальный работник, в тот период приемные родители Эстер опасались, что она унаследует материнское безумие. Любопытно, что в таких случаях боязнь унаследованного безумия обычно затмевает более серьезные проблемы, которые возникают у ребенка во время пребывания в приюте до того, как его отдают на воспитание. У Эстер такие проблемы несомненно были; с точки зрения ребенка, путаница и неразбериха царили там, где все должно было быть прямым, ясным, простым и истинно личным.

Психотические болезни

Психоз родителей не приводит к детскому психозу. Этиология здесь далеко не так проста. Психоз не передается так, как, например, темные волосы или гемофилия, не передается он и кормящей матерью с молоком. Это не инфекция. Для тех психиатров, которые интересуются не столько людьми, сколько болезнями — болезнями разума, как они их называют, — жизнь относительно проста. Но для тех из нас, кто думает о пациентах не как о наборе болезней, а как о людях, как жертвах человеческой борьбы за развитие, приспособление и жизнь, задача становится неизмеримо сложнее. Встречаясь с психотическим пациентом, мы чувствуем, что «отдаем себя в руки Господа»¹. Мы знаем болезнь, с примером которой столкнулись.

Некое подобие классификации способно помочь в различении многообразных разновидностей болезни. Прежде всего, мы разделим психотических пациентов на отцов и матерей, потому что существуют вполне определенные следствия, касающиеся только отношений матери с младенцем, отношений, которые начинаются очень рано; если они затрагивают отца, то только в роли заменителя матери. Здесь можно заметить, что у отца есть другая роль, гораздо более важная, в которой он делает человеческим нечто в матери и удаляет элементы, которые в противном случае становятся магически сильными и отравляют материнскую нежность. У отцов есть собственные болезни, и их воздействие на детей можно изучить, но естественно эти болезни не вмешиваются в жизнь младенца на самой ранней стадии: вначале он должен достаточно подрасти, чтобы воспринимать отца как мужчину.

Далее я бы клинически разделил психозы на маниакально-депрессивные и шизоидные нарушения, в которые входит и сама шизофрения. Наряду с этими нарушениями существуют разнообразные варианты мании преследования, которая либо чередуется с ипохондрией, либо проявляется как общая параноидальная сверхчувствительность.

Рассмотрим теперь шизофрению, самую тяжелую болезнь, и будем продвигаться к клиническому здоровью (оставив психоневрозы, которые в данном случае нас не интересуют).

Если присмотреться к истории болезни шизоидных пациентов, мы заметим у всех слабую границу между внутренней и внешней реальностью, между тем, что чувствуется субъективно, и тем, что воспринимается объективно. Если будем всматриваться дальше, обнаружим у пациентов ощущение нереальности. И еще шизоидные пациенты легче, чем нормальные люди, «сливаются» с людьми и вещами и им труднее обособляться. Далее мы заметим относительные неудачи шизоидных больных в установлении взаимоотношений тело — эго; у таких людей психе неотчетливо связана с анатомией и функциями организма. Отношения и партнерство психе — сома неудовлетворительны; возможно, границы психе не вполне соответствуют границам организма. С другой стороны, интеллектуальные процессы могут протекать сами по себе. Шизоидные мужчины и женщины нелегко вступают во взаимоотношения, а если и вступают в такие отношения с объектами, внешними для них или реальными в обычном смысле этого слова, то с трудом их поддерживают. Они вступают в отношения на своих собственных условиях, а не на условиях других людей.

Родители с такими особенностями во многих отношениях испытывают неудачи во взаимоотношениях со своими маленькими детьми (за исключением тех случаев, когда, сознавая свою неспособность, они передают детей другим).

Необходимость отделить ребенка от больных родителей

Здесь я хочу высказать еще одно утверждение: в своей практике мне не раз приходилось сталкиваться со случаями, когда было необходимо забрать ребенка у родителей, особенно если родитель страдал психозом или тяжелым неврозом. Я мог бы дать несколько примеров подобных случаев, но приведу только один. В нем описывается девочка с тяжелой анорексией.

Девочке было восемь лет, когда я удалил ее от матери, и как только это произошло, девочка оказалась совершенно нормальной. Мать находилась в состоянии депрессии, которая в данном случае была реакцией на отсутствие мужа, находившегося на военной службе. Как только мать погружалась в депрессию, у девочки развивалась анорексия. Позже у матери родился мальчик, и у него в свою очередь возникли те же симптомы — это была защита от безумной потребности матери доказать свою ценность, пичкая детей едой. На этот раз на лечение ко мне брата привела сестра. Но я не смог удалить мальчика от матери даже на короткий период, и он так и не смог стать независимым от матери.

На самом деле часто нам приходится мириться с фактом, что ребенок безнадежно завяз в болезни родителей и сделать ничего нельзя. Приходится признавать такие случаи, чтобы сохранить собственный здравый рассудок.

Такие психозы родителей, особенно матери, по-разному воздействуют на младенцев и детей постарше. Однако следует помнить, что болезнь ребенка принадлежит ребенку, хотя этиология ее может быть связана с неблагополучием в окружении. Ребенок может найти какой-нибудь путь здорового роста, несмотря на недостатки окружения, а может и заболеть, вопреки хорошей заботе. Когда мы организуем удаление ребенка от больных родителей, предполагается, что мы продолжим работу с ним, однако редко бывает, что ребенок, удаленный от родителей, оказывается нормальным.

«Хаотичная» мать

Очень тревожное состояние матери, которое серьезно воздействует на жизнь детей, это состояние, в котором мать погружена в хаос, вернее, находится в состоянии «организованного хаоса». Это зашита: хаотическое состояние было создано и устойчиво поддерживается, несомненно, с целью скрыть гораздо более серьезную дезинтеграцию, которая угрожает постоянно. С матерями, у которых такая болезнь, очень трудно жить. Вот пример.

У пациентки, проходившей у меня длительный анализ, была такая мать, и, может быть, более трудную мать иметь невозможно. Семья пациентки выглядела нормальной, отец стабилен и доброжелателен, и в семье было много детей. Все дети в том или ином отношении испытали воздействие психического состояния матери, которое во многом напоминало состояние ее собственной матери.

Этот «организованный хаос» постоянно понуждал мать моей пациентки разбивать все на фрагменты и непрерывно «дергать» детей по пустякам. Во всех отношениях, и особенно в использовании слов, мать пациентки постоянно запутывала дочь и больше ничего не делала. Она не всегда была плохой; иногда, напротив, была очень хорошей как мать; но всегда ко всему примешивалась путаница и непредсказуемые и потому травмирующие действия. Говоря с детьми, она использовала каламбуры и бессмысленные рифмы, загадки и полуправду, фантастику и факты, «окутанные в воображение». И тем самым создавала почти полный хаос. Все ее дети страдали, а отец был бессилен чем-то помочь им и мог только находить убежище в своей работе.

Депрессивные родители

Депрессия может быть хронической болезнью, вызывая у пациента множество нежелательных последствий, или острой болезнью, проявляющейся фазами, с более или менее внезапными отступлениями. Депрессия, о которой я в данном случае говорю, не столько шизоидная, сколько реактивная. Если младенец на той стадии развития, когда ему нужна мать, полностью посвятившая себя заботам о нем, неожиданно обнаруживает, что мать озабочена чем-то другим, чем-то относящимся к ее личной жизни, это может вызвать состояние очень сильной тревоги. Младенец в таком положении ощущает себя брошенным. В примере, приводимом ниже, ребенку было два года, когда он оказался в этом положении.

В семь лет у Тони появилась сильная навязчивость — мальчик не выпускал из рук веревок, бечевок. Он готов был превратиться в извращенца, играющего с опасностью, и уже едва не задушил сестру. Навязчивость прекратилась, когда мать по моему совету поговорила с ним о его чувстве утраты. Это чувство — чувство утраты матери — возникло у ребенка в результате нескольких случаев разлуки в раннем возрасте. Самая болезненная из таких разлук была связана с депрессией матери и произошла, когда ребенку было два года.

Острая фаза материнской болезни полностью отрезала мать от ребенка, и всякое возвращение депрессии в более поздние годы тут же приводило к возвращению навязчивости у Тони. Для него бечевка стала последней защитой, она соединяла то, что казалось разъединенным².

Итак, фаза обострения меланхолии в хронической депрессии хорошей матери в хорошей семье создала депривацию, которая, в свою очередь, вызвала у Тони его текущие симптомы.

Маниакально-депрессивные колебания настроения у некоторых родителей являются источником трудностей для детей. Поразительно, как тонко самые маленькие дети ощущают настроение родителей. Они начинают с этого каждый день и иногда привыкают на протяжении всего дня не отрывать взгляда от лица матери или отца. Вероятно, позже они так же поглядывают на небо или слушают метеосводки Би-Би-Си.

В качестве примера приведу четырехлетнего мальчика, очень чувствительного, похожего по темпераменту на отца. Пока я разговаривал с его матерью, он на полу моего кабинета играл в железную дорогу. Неожиданно, не поднимая головы, он спросил: «Вы устали, доктор Винникот?» Я спросил, что заставило его так подумать, и он ответил: «Ваше лицо»; так что, по-видимому, он хорошо присмотрелся к моему лицу, когда заходил в кабинет. Я на самом деле очень устал, но надеялся, что хорошо это скрываю. Мать объяснила, что для него очень характерно определять чувства людей, потому что его отец (прекрасный отец, врач-терапевт) был человеком, настроение которого нужно было вначале точно определить, чтобы потом можно было с ним поиграть. Отец тоже часто уставал и бывал раздражен.

Таким образом, дети могут справиться с колебаниями настроения родителей, тщательно наблюдая за ними, но травматической может стать непредсказуемость некоторых родителей. Мне кажется, что как только дети минуют самые ранние стадии полной зависимости, они могут справиться с любым отрицательным фактором, только бы он был постоянным или предсказуемым. Естественно, дети с хорошими умственными способностями в вопросах предсказания обладают преимуществом перед теми, у кого уровень интеллекта ниже, но иногда мы обнаруживаем, что высоко интеллектуальные дети перенапрягают свои умственные способности, пытаясь предсказать комплекс родительских настроений и тенденций.

Больные родители как терапевты

Тяжелая душевная болезнь не мешает матерям и отцам в нужный момент обращаться за помощью для своих детей.

Например, Персиваль попал ко мне в момент острого психотического приступа, когда ему было одиннадцать лет. Его отец в двадцать лет заболел шизофренией, и именно психиатр отца направил ко мне мальчика. Теперь отцу за пятьдесят, и он научился жить со своей хронической душевной болезнью. И когда сын заболел, отец очень встревожился. Мать Персиваля была шизоидной личностью, с очень слабым ощущением реальности; тем не менее она оказалась способна заботиться о сыне на ранних стадиях его болезни, пока он не оправился настолько, чтобы его можно было лечить за пределами семьи. Персивалю потребовалось три года, чтобы оправиться от своей болезни, которая очень во многом была связана с болезнями его родителей.

Этот пример я привел, потому что смог использовать обоих родителей, хотя они были очень больны, или, может быть, именно потому что они были больны; и тем не менее смогли провести Персиваля через первые стадии болезни. Сама мать стала отличным психиатром и позволила личности сына слиться со своей именно так, как было необходимо. Однако я понимал, что долго она это делать будет не в состоянии, поэтому через шесть месяцев, получив призыв о помощи, которого ожидал, я немедленно удалил Персиваля из семьи; тем не менее основная работа была уже проделана. Опыт отца с собственной шизофренией помог ему терпеть душевную болезнь сына, а состояние матери позволило ей бороться с его болезнью, пока она сама не испытала потребности в лечении. Конечно, первое, что дали понять мальчику, когда он выздоровел, — то, что оба его родителя больны, и он отнесся к этому спокойно. Теперь он уже благополучно достиг половой зрелости и перевалил через этот рубеж, и, как ни парадоксально, во многом благодаря болезни родителей, мальчик здоров.

А вот совершенно другая история из моей клинической практики.

Отец семейства болел не психически; у него был рак. Врачи чудом, несмотря на рак, смогли на протяжении десяти лет сохранять ему жизнь. В результате у его жены, матери многих детей, не было за пятнадцать лет ни одного выходного, и она совершенно пала духом. Она просто существует и занята исключительно заботами о прикованном к постели муже и домашним хозяйством в мрачном, разрушающемся и угнетающем доме. Она полна чувства вины, когда происходит что-то плохое или очередной ее ребенок покидает семью. Один из ее сыновей еще подростком стал алкоголиком. Но у остальных детей все обстоит хорошо. Единственное счастье этой женщине доставляет ее работа, которой она занимается с шести до восьми часов утра. Она всем говорит, что работает ради денег, но на самом деле ей нужна перемена обстановки, потому что для нее это единственный отдых. Мне кажется, что рак отца — словно бы расползается, разлагая жизнь всей семьи. Ничего нельзя сделать, потому что рак восседает в изголовье постели отца, ухмыляющийся и всемогущий.

Это ужасное состояние; однако мне кажется, что еще хуже, когда один из родителей в семье, будучи физически здоров, страдает психическими нарушениями психотического характера.

Стадии развития и родительские психозы

Теоретически за этими соображениями всегда должно стоять четкое представление о стадии развития ребенка во время воздействия травматического фактора. Младенец может быть полностью зависим, слит с матерью, или его зависимость может быть средней степени, постепенно приближаясь к автономии, или ребенок может уже стать до определенной степени независимым. Мы можем рассматривать влияние психотических родителей на этих разных стадиях и приблизительно классифицировать болезнь следующим образом:

а) очень больные родители. В этом случае о младенцах и детях заботятся другие;

б) менее больные родители. На отдельные периоды другие берут на себя заботу о детях;

в) родители, здоровые настолько, чтобы защитить детей от своей болезни и обратиться за помощью;

г) родители, в болезнь которых «включен» ребенок, так что ничего нельзя сделать, не нарушив права родителей на их ребенка.

Обычно я очень неохотно обращаюсь к помощи закона, чтобы отобрать детей у родителей, и делаю это только в тех случаях, когда жестокое обращение вызывает общественное возмущение. Тем не менее я понимаю, что иногда приходится принимать такое решение и отбирать детей у психотических родителей. Каждый такой случай требует самого тщательного анализа или, иными словами, искусной лечебной работы.