7. Воздействие на семью депрессивной болезни одного или обоих родителей

В предыдущем разделе я рассматривал некоторые факторы — в родителях и детях, — которые приводят к разрушению семьи. В следующих трех разделах я предполагаю продолжить эту центральную тему, рассмотрев разрушение семьи, вызванное психическими заболеваниями. Когда нас просят помочь в случаях, где факты свидетельствуют о нарушениях семейной динамики, мы пытаемся определить факторы, вызывавшие трудности, свидетелями которых мы являемся, чтобы оказать максимально эффективную помощь. Мы не собираемся выносить моральное суждение относительно этих проблем; и я в данном контексте не говорю об экономических проблемах, которые сами по себе редко бывают единственным источником стресса.

В данном разделе я рассматриваю воздействие на семью депрессивного заболевания одного или обоих родителей. Вначале приведу краткие характеристики некоторых форм психических заболеваний.

Классификация психических нарушений

Психические заболевания можно разделить на две группы: психоневрозы и психозы. Психоз — это проявление безумия или элементов безумия, скрытых внутри личности. Психоневрозы возникают на основе защиты, созданной достаточно сохранной личностью; они отражают тревоги, возникшие из фантазий или действительных межличностных отношений. Психоневротические нарушения у отца или матери осложняют рост детей, а психозы родителей представляют собой более коварную угрозу здоровому развитию ребенка.

Под термином «психоз» (психотические болезни родителей и детей и их воздействие на семейную жизнь рассматриваются ниже, в 8 и 9 разделах) я понимаю более глубокий уровень защиты, изменения, которые происходят в личности индивида под воздействием перенапряжения, которое обычные защитные механизмы преодолеть не в состоянии, возможно, потому что стресс или систематическое перенапряжение возникают слишком рано. Тяжелые случаи психозов подлежат лечению в психиатрических клиниках. Очень тяжелый психоз подобен физическому заболеванию в том смысле, что его легко распознать как болезнь, и медики знают, что делать, когда сталкиваются с такими явными нарушениями.

Депрессии, которые являются в данном случае моей темой, это изменения в настроениях и способах чувствования, но здесь я хотел бы остановится на двух особых случаях.

Первый случай — психопатическая личность; здесь речь идет главным образом об отцах, в то время как депрессии распространены больше у матерей. Психопат — это взрослый, не расставшийся с антиобщественными наклонностями подросткового возраста. Эти наклонности по происхождению (в истории индивида) являются антиобщественными тенденциями депревированного ребенка. Депривация вначале была совершенно реальной и таковой и воспринималась ребенком; это утрата чего-то хорошего, и я предполагаю, что произошло нечто, после чего все приобрело негативную направленность и ничто не осталось прежним. Антисоциальные наклонности, таким образом, представляют собой навязчивое стремление ребенка заставить внешнюю реальность залечить первоначальную травму, которая, конечно, быстро забывается и потому не может быть ликвидирована простым возвратом к тогдашним событиям. У психопата это стремление, толкающее его на исправление внешней реальности, сохраняется, и мы становимся свидетелями проблем, возникающих как результат его навязчивости по отношению к одному или обоим родителям.

Второй случай — своеобразный поворот, который сопровождает депрессии или антиобщественные тенденции и который имеет отношение к мании преследования или подозрительности. Тенденция чувствовать себя преследуемым является осложнением депрессии и в целом делает депрессию менее очевидной, потому что это проявление безумия (мания преследования) маскирует чувство вины, которое характерно для меланхолических или депрессивных личностей. Те, кто находится в таком болезненном состоянии, считают себя — часто на основе нелепых рассуждений — плохими и, с другой стороны, им кажется, что с ними плохо обращаются. В любом случае мы обнаруживаем, что не в состоянии вылечить больного; приходится принимать его состояние. Более обнадеживающий случай, когда депрессия не сопровождается подозрительностью или манией преследования; это относительно нормальные случаи, при которых больной проявляет определенную гибкость и легко переходит от депрессивного состояния к чувству, будто кто-то извне оказывает на него дурное влияние или преследует его.

Депрессия у матери или отца

Перехожу к теме депрессии. Она более интересна, потому что тесней связана с обычной жизнью. Хотя на одном конце шкалы меланхолия, на другом депрессия — состояния, известные всем цельным человеческим существам. Когда Ките сказал о мире: «Мыслить — значит наполняться печалью и свинцовым отчаянием», он не имел в виду, что не обладает никакой ценностью или что рассудок его находится в болезненном состоянии. Ом просто оказался способен глубже взглянуть на вещи и принять на себя ответственность. Таким образом, одну крайность представляют меланхолики, которые «принимают на себя» все беды мира, в особенности те, которые не имеют к ним никакого отношения; другую — подлинно ответственные люди мира, которые принимают как факт свою ненависть, даже жестокость, но умеют совместить это со своей способностью к любви и заботе. Иногда ощущение собственной ужасности губит их.

Если посмотреть на депрессию с этой точки зрения, мы увидим, что депрессиям подвержены самые ценные для мира люди, включая отцов и матерей семей. Конечно, жаль, что они испытывают депрессию, но если бы они не были способны к сомнениям и отчаянию, было бы еще хуже. А принужденное веселье, которое обозначает отказ от депрессии, спустя какое-то время наскучивает даже на рождественском празднике.

Нет четкой границы между отчаянием отца или матери, связанным с ребенком, и общими сомнениями в жизни и ее целях. В жизни нередко человек переходит от заботы к отчаянию, и иногда просто помощь друга или врача прочерчивает границу между надеждой и отчаянием в личной жизни. Возможно, то, что я сказал, поможет связать обычную депрессию с течением повседневной жизни. Я знаю, что депрессия может стать тяжелой болезнью, требующей лечения, но более распространено состояние, которое время от времени испытываем мы все. Мы не хотим, чтобы нас «вырывали» из такого настроения, но подлинный друг в таком случае терпит, помогает немного и ждет.

Я имел возможность наблюдать за проявлениями депрессии у матерей и отцов, потому что в течение тридцати лет принимал амбулаторных пациентов в детской больнице. Тысячи матерей посетили больницу, и их дети страдали самыми разными нарушениями, физическими и психическими. Часто ребенок совсем не был болен, но мать сегодня тревожилась из-за него;завтра, возможно, хотя и не обязательно, она переставала тревожиться. Я быстро привык думать о слоен клинике как о месте, скорее предназначенном для лечения материнской и отцовской ипохондрии. (Естественно, что детей приводили в основном матери, но далеко не всегда, и я не говорю здесь об отцах только ради удобства изложения.)

Матерям очень важно иметь возможность показать ребенка врачу, если у них депрессия. Конечно, они могут пойти в клинику для взрослых и пожаловаться на общее состояние или на какую-то часть тела, которая кажется «не в порядке». Они могут также обратиться к психиатру и открыто пожаловаться на депрессию. Могут поговорить со священником, потому что сомневаются в своей добродетельности; наконец могут побывать у знахаря или шарлатана. Дело в том, что чувство сомнения очень близко к. своей противоположности, то есть квере, а также к чувству, чтосуществуют вещи, достойные сохранения.

Таким образом, говоря о депрессии, я имею в виду не только тяжелое заболевание, но и феномен, который почти универсально распространен среди здоровых людей и тесно связан с их способностью хорошо выполнять работу, когда у них нет депрессии.

Одна из таких работ, которой постоянно заняты люди, это создание и сохранение семьи. Поэтому семья — одна из тех ячеек, которые могут оказаться в опасности в случае депрессии у мужа или жены. Позвольте привести пример.

Мать приводит в клинику сына, потому что заметила, что в течение недели перед консультацией он похудел. Мне ясно, что женщина находится в состоянии хронической депрессии, и я принимаю как нечто очевидное, что в данное время она беспокоится о сыне и это приносит ей некоторое облегчение, потому что иначе она испытывает смутные опасения относительно себя. Из разговора с мальчиком я узнаю, что его недомогание началось с очень неприятного эпизода семейной жизни, когда постоянные ссоры и столкновения родителей заставили отца неожиданно спросить у двоих детей: «Хотите жить со мной или с мамой?». Отец явно подразумевает, что они с матерью собираются расстаться. Он постоянно очень плохо обращается с матерью детей. Он незрел и беспомощен, однако вполне доволен собой. Но в данном случае меня занимает мать и ее устойчивое состояние депрессии.

Каково мое «лечение» тревоги этой матери относительно потери веса сыном? В своей клинике я не применяю психотерапию к матери, а просто осматриваю мальчика. И обычно не нахожу никаких болезней. Этот пример я отобрал потому, что у мальчика действительно начал развиваться диабет. Мой осмотр, изучение состояния мальчика и последующее его лечение было именно тем, в чем нуждалась мать. Муж будет продолжать плохо обращаться с ней. Она будет продолжать испытывать хроническую депрессию, иногда очень глубокую. Но в пределах представленной проблемы я облегчил ее тревогу. Естественно, мальчика не только лечили от диабета, но и оказали помощь в связи с тяжелой домашней ситуацией. Однако я не удивился, узнав, что то, что делал, не решило главную проблему — хроническую депрессию матери.

Ограниченная ответственность в социальной работе

Во многих случаях можно успешно лечить депрессию матери, рассмотрев то, что ее тревожит, и занявшись этим предметом тревоги. Например, у нее может быть беспорядок в доме, она необдуманно залезает в долги, хотя не терпит нечестности; или, возможно, ее муж лишился работы и она не в состоянии заплатить очередной взнос за купленный в рассрочку телевизор.

Другая мать приводит ко мне маленькую девочку, и неясна причина, по которой она ее привела. Можно даже сказать, что ее жалобы зависят от того, в какое отделение больницы она обратится. Она может спросить у отоларинголога, не стоит ли обратить внимание на аденоиды ребенка. Окулиста она спросит, хорошо ли видит девочка. Она быстро улавливает ожидания врача и описывает именно те симптомы, которые его интересуют. Я могу тщательно рассмотреть ее историю, и это дает матери некоторое представление о том, как она исполняет свои функции и каково ее отношение к ребенку. Она может увидеть, что ребенок неплохо развивается, вопреки тому, что время от времени мать начинает за него тревожиться. — У девочки действительно есть некоторые симптомы, в том числе потеря аппетита.

В данном случае я решаю, что обязан сказать матери следующее: «Вы правильно поступили, когда привели ребенка, почувствовав тревогу за него; именно для этого мы и существуем; по моему мнению, в настоящее время девочка совершенно здорова, но я могу это мнение пересмотреть, если вы согласитесь прийти через неделю для вторичного осмотра».

В данном случае мать обрела уверенность, потому что я осмотрел ребенка и серьезно отнесся к ее словам. Ей трудно поверить, что девочка здорова, но завтра, может быть, она забудет о своей тревоге. Бесполезно говорить такой матери, что она суетится и глупо тревожится, особенно если так и есть на самом деле.

Далее важно помнить, что, если у родителя психическое заболевание и мы хотим поддержать семью, нам придется быть «на одной стороне» с семьей против того, что стало проклятием для матери или отца.

Иногда удивляешься, почему люди, такие, как только что описанные, не в состоянии получить помощь естественными способами, так что путаница в голове и отчаяние накапливаются и достигают степени паралича. В обычной жизни друг может сделать то, что делаем мы в своей профессиональной работе. Но некоторые люди нелегко приобретают друзей. Часто те, с кем мы работаем, подозрительны. Они держатся обособленно и замкнуто, они отчуждены или два-три раза переезжали в незнакомую местность, и у них нет привычки дружить с соседями. Обычно люди легко преодолевают мелкие трудности, но неудачи часто пробуждают латентную депрессию, и даже неспособность вовремя заплатить за купленный в рассрочку товар может привести к отчаянию и сомнениям в смысле жизни. В данном случае затрагивается нечто гораздо более глубокое, чем просто покупка телевизора. Очевидно, то, что мы делаем, касается не повседневных забот и происшествий, но именно решение повседневных задач — это способ, с помощью которого люди борются с депрессией. Успешное решение повседневных дел дает надежду; но достаточно небольшой неразберихи, и человек начинает погружаться в хаотическое состояние, из которого нет выхода.

Терапия в социальной работе

В своей профессиональной деятельности мы в основном психотерапевты, хотя не интерпретируем бессознательное. Мы занимаемся депрессиями, предотвращаем депрессии и помогаем выйти из них. Мы — как врачи в психбольницах. Трудность работы врача в психбольнице в том, что успех труднодостижим. К счастью, у нас нередко возникает возможность успеха. Врач в такой лечебнице должен уметь переносить неудачи, и это напряжение составляет часть его работы. Как такой врач должен нам завидовать: ведь мы занимаемся депрессиями на краю шкалы, там, где существует тенденция к самоизлечению, и то немногое, что мы в состоянии сделать, часто подкрепляет эту тенденцию и ускоряет ее действие. С другой стороны, мы должны признать, что и в нашей работе встречаются тяжелые случаи, и нам тоже нужно уметь переносить неудачи, и мы тоже должны уметь ждать, прежде чем убедимся, что достигнут нужный результат. Как психоаналитик, я получил очень хорошую подготовку к этой способности ждать и ждать. Существуют также успешные случаи, которые на бумаге не кажутся успешными: мы считаем, что то, что мы сделали, нужно было сделать, хотя в результате мужчина снова оказывается в тюрьме, или женщина совершает самоубийство, или дети со временем попадают в колонию для малолетних преступников.

Какова разница между безнадежным больничным пациентом и больным с обнадеживающей депрессией, которому мы часто можем помочь? В психологии этих двух случаев нет существенной разницы. Женщина-меланхолик в больнице, не способная ничего делать в течение месяцев и даже лет, бьет себя в грудь и говорит: «Горе мне!»; она не может тревожиться из-за чего-то конкретного, потому что не может подойти к истинной причине свой болезни. Вместо этого она испытывает чувство безграничной вины, она страдает и продолжает страдать и в конце концов страдает из-за своих страданий. Иногда она говорит, что убила дорогого человека или что по ее вине произошла железнодорожная катастрофа в Японии. Нет смысла обсуждать этот случай. Только слова растратим напрасно.

С другой стороны, существуют более обнадеживающие случаи, в которых женщина в состоянии депрессии из-за чего-то конкретного, чего-то имеющего смысл. Она тревожится из-за того, что не в состоянии поддерживать чистоту в доме. Тут мы понимаем, что происходило постепенное нарастание напряжения, в котором реальность перемешивалась с фантазией; депрессия затрудняет выполнение работы, а невыполненная работа усиливает депрессию.

В тех случаях, когда депрессия принимает форму тревоги из-за чего-то конкретного, есть надежда. У нас есть способ вмешательства. Не наша работа — привести женщину к источнику ее чувства вины, как можно было бы сделать в психоаналитическом лечении на протяжении нескольких лет. Мы можем немного помочь за относительно короткий период времени, помочь именно в том, что индивид считает своей неудачей, и тем самым внушить надежду.

Я хочу сказать следующее: если депрессия матери связана с беспорядком в доме, у нас есть способ лечения этой депрессии, мы можем решительно взяться именно за эту тревогу. Этот способ не всегда приведет к избавлению от депрессии, и часто самое лучшее, что мы можем сделать, это разорвать порочный круг, когда беспорядок в доме и недостаточное внимание к детям в виде обратной связи еще более усиливают депрессию. Мы должны понимать, что беда не в конкретной причине тревоги, а в депрессии. Иногда мы видим, как депрессия проходит, и тогда мать легко справляется с делами, в которых много недель и. даже месяцев терпела поражения. Или начинает помогать подругам в ответ на их помощь.

А когда депрессия проходит, женщина признается, что возникла она из-за запора, который она пыталась лечить травами по совету жены бакалейщика. Но мы не возражаем. Мы знаем, что сыграли определенную роль, косвенным образом воздействуя на болезнь женщины и укрепляя ее возможности одержать победу в ее внутренней борьбе.

Клинические примеры

Ко мне за психоаналитическим лечением обратилась девушка. Я не имею в виду долговременный психоанализ ее склонности к депрессиям. Девушка выписалась из психбольницы, где провела год, теперь она работает, но у нее возникают короткие периоды депрессии.

В последний раз она пришла в состоянии депрессии. Причина — в отоплении ее новой квартиры. Она потратила деньги, исправляя старый нагреватель, а теперь ей придется покупать новый. Как она вообще сможет заработать на жизнь? Она не видит для себя будущего — только постоянные проигрыши и одиночество. Весь сеанс она всхлипывала.

Вернувшись домой, она обнаружила, что проблема отопления решена, а также кто-то прислал ей деньги. Однако для нас важно, что депрессия ее прошла по пути домой, еще до того как она обнаружила подаренный новый нагреватель и присланные деньги. Ко времени появления этих подарков она была полна надежды, и хотя ее реальное положение в мире нисколько не изменилось, она не сомневалась, что сможет зарабатывать на жизнь. Я разделил с ней фазу безнадежности.

Я предполагаю, что наша работа станет более понятной и благодарной, если мы будем постоянно помнить о бремени депрессии, которое должен сбросить с себя сам человек, в то время как мы пытаемся помочь ему разрешить непосредственную, ближайшую проблему. В нашей работе тоже существует понятие экономии усилий, и мы достигнем своей цели, если будем прилагать усилия в нужное время и в нужном месте. А если попытаемся совершить невозможное, в результате сами испытаем депрессию, а больному не поможем.

Позвольте привести еще два примера.

Очень хорошая семья в порядке частной практики обратилась ко мне за консультацией. В семье существуют прочные традиции, семья живет в прекрасном доме, с отличным участком, и обладает материальным достатком. Родители привели ко мне одного из двух своих сыновей, потому что решили, что он развивается не так, как надо. У мальчика прекрасные манеры, но каким-то образом он лишен детства.

Я хочу отметить следующее. Я несколько раз встретился с обоими мальчиками и со временем понял, что о них должен заботиться кто-то другой, а не их мать. Мать сама борется с депрессией. Она лечится, и, несомненно, ее состояние улучшится; но мое лечение обоих мальчиков, которое оказалось успешным, вызвало у матери ужасное ощущение того, что она неудачница. Для нее было сильной травмой то обстоятельство, что кто-то другой будет присматривать за ее сыновьями. Теперь она начала тревожиться об абсолютно здоровой дочери. Она просит меня теперь заняться этим ребенком, и очень важно, что я дал ей знать, что рассмотрел проблему ее дочери во всех отношениях и считаю в данный момент девочку совершенно нормальным ребенком, но готов пересмотреть свое мнение, если получу новые данные. Всякое выраженное мной сомнение Мать истолковала бы как подтверждение своей тревоги и неспособности что-то сделать. Эта мать — очень хороший человек, они с мужем создали отличную семью и, конечно, смогут воспитать детей, провести их через подростковый возраст к независимости и взрослой жизни. После того как я это написал, женщина один раз встречалась со мной. Она прошла лечение, и ее депрессия стала гораздо слабее. Она сказала: «Дом отремонтировали, и это означает, что в одной из комнат больше нет трещины на потолке». Маленькая девочка посмотрела и сказала: «Как хорошо, что больше нет трещины». (Она ужасно боялась этой трещины.) Я ответил матери: «Ваша дочь явно заметила улучшение вашего состояния».

Мой коллега очень долго противился психологической помощи. Он был хирург и однажды сам удивился, когда сказал мне, что хочет, чтобы я посмотрел его детей, потому что у них множество симптомов. Я увидел очень неплохую семейную жизнь, с некоторым напряжением между родителями, но со значительной стабильностью. Симптомы детей относились к тому типу, что связаны с их возрастом, а мы знаем множество симптомов у детей двух, трех и четырех лет. Я едва не упустил сути этого случая. А суть заключалась в депрессии отца, который сомневался в своей способности быть мужем и отцом. К счастью, я увидел это вовремя и сказал ему: «Таких детей я бы назвал нормальными». Он испытал огромное облегчение, и семья продолжала расти и процветать. Было бы катастрофой, если бы я, увидев трудности и тревоги в жизни детей, а также напряженные отношения родителей, принялся бы разбираться в них. У меня была ограниченная задача, и я считаю, что в данном случае сделал то, что было необходимо, — нужно было действовать быстро, не откладывая, и со спокойной уверенностью. Думаю, что даже тест интеллекта или любое сомнение с моей стороны усложнили бы случай, после чего потребовалось бы длительное лечение. Я знаю, как не понравилось бы жене, если бы я предложил провести психотерапию детей.

В этом месте я хочу привлечь внимание к «заряду» депрессии, который может содержаться в индивиде, причем окружающие не будут сильно затронуты. Приведу случай-иллюстрацию.

Речь идет об очень умной женщине, которая безусловно способна была занять ответственный пост в области образования. Однако она предпочла выйти замуж и вырастила троих детей, трех мальчиков, которые сейчас женаты; у нее восемь внуков. Можно было бы сказать, что жизнь этой женщины была вполне успешной, особенно в воспитании детей и укреплении семьи. Она смогла перенести преждевременную смерть мужа и избежала слишком сильной зависимости от детей, когда, став вдовой, вынуждена была работать, чтобы приложить свою энергию и даже просто заработать на жизнь. И вот теперь эта женщина по утрам страдает от сильнейшей депрессии. И так было на протяжении почти всей жизни. С пробуждения и до того времени, как позавтракает и будет выглядеть так, что мир сможет ее принять, она в глубочайшей депрессии; она не просто плачет, но способна на самоубийство.

Можно было бы сказать, что между пробуждением и завтраком она больна, как многие меланхолики в клиниках. Она очень страдала. Несомненно, семья была бы в еще лучшем состоянии, если бы женщине не приходилось бороться с болезнью. Тем не менее в ее случае, как и в случаях многих других людей, депрессию она навязала себе сама, она ее испытывала, пытаясь смириться с жизнью, какова она есть. На протяжении всего остального дня вряд ли кто-нибудь мог усомниться в том, что она одаренный человек, с большим чувством ответственности; именно такие люди нужны детям, чтобы они чувствовали себя в безопасности.

У относительно нормальных людей, страдающих депрессией, есть друзья. Друзья знают их, любят и ценят и поэтому способны в случае необходимости оказать поддержку. Но как же быть тем людям, кто с трудом заводит друзей и не умеет уживаться с соседями? Такие осложнения заставляют нас вмешаться, помочь, как это сделали бы друзья, — но профессионально и в ограниченном смысле. Та самая подозрительность, которая мешает человеку заводить друзей, затруднит и нашу профессиональную помощь. Или мы обнаружим, что восприняты как друзья и идеализированы, и тогда будем слушать клевету на кого-то другого: на другого социального работника, на представителя местной власти, на домовой комитет, на смуглых людей, живущих этажом ниже, или на родственников со стороны жены. Это параноидная система, в которой мы оказались по правильную сторону линии, отделяющей хорошее от плохого. А когда оказываемся на плохой стороне, нас могут изгонять.

Психология депрессии

Закончу краткой классификацией патологии депрессии. Разумеется, это чрезвычайно сложная проблема, и, больше того, существуют различные типы депрессии:

— тяжелая меланхолия;

— депрессия, чередующаяся с манией;

— депрессия, проявляющаяся в отрицании депрессии (гипоманиакальная стадия);

— хроническая депрессия с большей или меньшей примесью параноидной тревоги;

— фазы депрессии у нормальных людей;

— реактивная депрессия, связанная с трауром.

Во всех этих клинических состояниях есть определенные общие черты. Главное же в том, что депрессия означает: индивид принимает ответственность за агрессивные и деструктивные элементы в природе человека. Это означает, что человек в состоянии депрессии способен выдержать определенное количество вины (причины которой обычно кроются в бессознательном), и это позволяет ему искать в окружающем мире возможности для конструктивной деятельности.

В эмоциональном развитии индивида депрессия есть проявление роста и здоровья. Когда что-то нарушено на ранних стадиях эмоционального развития, индивид начинает испытывать депрессию. Смысл этого положения, возможно, станет яснее, если я приведу в качестве примера развитие чувства озабоченности. Если все идет хорошо и только в том случае, когда все идет хорошо, маленький ребенок на какой-то стадии начинает интересоваться собой, окружающим, и тем, как его любят. Любовь не просто трепетный контакт. Любовь должна сосредоточить в себе и инстинктивные порывы, которые имеют биологическое основание, и отношения, развивающиеся между младенцем и матерью (или отцом, или кем-то другим), несущие в себе и деструктивные идеи. Невозможно любить свободно и полно, не сталкиваясь с деструктивным. Достижение чувства вины в связи с деструктивными идеями и порывами идет параллельно любви и сопровождается порывами отдавать и искупать, а также любить более по-взрослому. («Любить», конечно, развивается параллельно ощущению «быть любимым».) Возможность позитивной активности — неотъемлемая часть процесса личностного роста и тесно связана со способностью испытывать вину, сомнение и депрессию.

Многое, как всегда, бессознательно, и депрессия как разновидность настроения свидетельствует именно о том, что многое бессознательно. Когда агрессия и деструктивность, которые являются частью человеческой природы, проявляются в амбивалентности, как иногда говорят, человеческих взаимоотношений, когда все это возникает в индивидуальном развитии, но подавляется, загоняется вглубь, вот тогда меланхолия становится болезнью. При этом чувство вины как причина болезни более неподвластно индивиду, и его можно «извлечь» только путем длительного и глубокого психоанализа.

Однако важно помнить, что поскольку там, где депрессия, всегда есть и здоровье, депрессия имеет тенденцию к самоизлечению, и часто небольшая помощь со стороны позволяет ее снять. Основа такой помощи — признание депрессии, а не стремление излечить ее. Только если индивид позволит нам увидеть, где мы можем ему помочь, мы имеем шанс оказать ему косвенную помощь, не забывая, что имеем дело с лечением душевной депрессии.