Функциональная автономия

Подходя к сложным и противоречивым проблемам человеческой мотивации, Олпорт определяет то, что считает требованиями для адекватной теории. Во-первых, такая теория должна признавать одновременность мотивов человека. То, что побуждает нас думать или действовать, побуждает нас сейчас. Во-вторых, это должна быть плюралистическая теория, допускающая, что есть мотивы многих типов. Олпорт – определенно не редукционист, старающийся свести все мотивы к нескольким органическим влечениям. В-третьих, она наделяет динамической силой когнитивные процессы – планирование и намерения. Наконец, теория должна принимать во внимание конкретную уникальность мотивов индивида (1961, гл. 10).

Такая теория, полагает Олпорт, стоит за понятием функциональной автономии. Это – наиболее известное и противоречивое из понятий, предложенных Олпортом. Во многих отношениях оно – центральное для системы, поскольку ряд отличительных черт его теории естественно связаны с ним. Принцип утверждает просто, что данная активность или форма поведения может сама стать итогом или целью, несмотря на то, что изначально "обслуживала" нечто иное. Любое поведение, простое или сложное, несмотря на то, что изначально возникло в связи с органическим или сегментальным напряжением, может быть способно к независимому существованию в отсутствие какого бы то ни было биологического подкрепления. Формулировка выглядит следующим образом:

"Принцип функциональной автономии рассматривает зрелые мотивы как разнообразные самоподдерживающие одновременно существующие системы, вырастающие из предшествующих систем, но функционально от них независимые" (1961, с. 227).

Читателю следует внимательно отнестись к отличию принципа функциональной автономии от привычной идеи о том, что данное поведение может продолжаться в связи с мотивом, отличным от того, который побуждал поведение изначально; например, охотник изначально охотится, чтобы есть, но затем, когда пищи достаточно, он охотится, чтобы выразить врожденную агрессию. Такая формулировка возвращает поведение к более примитивному предшествующему мотиву, а этого-то Олпорт и хочет избежать. Функциональная автономия означает, что охотник продолжит охотиться даже в отсутствие какой бы то ни было инструментальной значимости, то есть даже если этот акт не будет обслуживать агрессию или какую бы то ни было базовую потребность. Охотнику просто может "нравиться" охотиться.

Представляя свою точку зрения, Олпорт (1937, 1961) указывает, что она вторит некоторым более ранним положениям, например, известному положению Вудвортса (Woodworth, 1918) о том, что механизмы могут трансформироваться во влечения, утверждению Штерна (Stern, 1935), что феномотивы могут стать геномотивами, и мысли Толмена (Tolman, 1935) о том, что "объекты-средства" могут "утверждаться в собственных правах". Можно предположить, что такие понятия, как "манипуляционное влечение" (Harlow, 1950) и "частичная необратимость" (Solomon & Wynne, 1954) соотносятся с феноменами, очень схожими с теми, что привели к понятию функциональной автономии.

При обсуждении этого понятия Олпорт указывает на разнообразные наблюдения, указывающие на тенденцию организма сохранять определенную реакцию даже несмотря на то, что более не существует оригинальная причина, ее вызвавшая. Он указывает на циркулярность детского поведения и невротического поведения взрослых, эффект Зейгарник (установившей, что незаконченные задачи запоминаются лучше, чем завершенные), часто наблюдаемую темпоральную регуляцию или ритмы в поведении как животных, так и людей, мотивирующую силу приобретенных интересов и ценностей, не коренящихся в фундаментальных мотивах. Есть и данные, почерпнутые в сравнительной психологии. Исследование (1929) показало, что, когда в уши крыс помещался коллодий, они непрестанно скреблись, пытаясь сдвинуть инородную субстанцию. Далее, когда коллодий был извлечен, крысы и много времени спустя, когда не было никакого раздражения кожи, продолжали скрестись, не снижая интенсивности. Таким образом, скребки (чесание), возникнув как попытка справиться с физической ситуацией, после достаточного числа повторений стали интегральной частью поведения организма, не выполняя при этом более биологические функции. Некоторые важные исследования, осуществленные Селье (Selye, 1952) и его сотрудниками, также подтверждают, что некоторые адаптивные реакции могут сохраняться как самостоятельные, даже если это наносит ущерб организму. Сходные исследования Андерсона(Anderson, 1941а, 1941b, 1941с, 1941d), посвящены тому, что он назвал "экстернализацией влечения". В этих исследованиях крыс учили на высокой скорости перемещаться по движущимся дорожкам под влиянием сильного влечения голода, в конце дорожки они получали пищевое подкрепление. После большого числа подкрепленных проб у крыс наблюдалось обычное угасание реакции, когда их ставили в ту же ситуацию при слабом влечении или в состоянии пресыщения; то есть даже не будучи голодными они продолжали путешествовать по дорожкам с той же скоростью. Таким образом, мы вновь видим, что организм совершает акт по ясным биологическим причинам, и даже когда этих причин больше нет, поведение продолжается без видимого перерыва. Андерсон сказал бы, что этот феномен – результат того факта, что аспекты стимульной ситуации были обусловлены и являют вторичное подкрепление; Олпорт сказал бы, что, в соответствии с принципом функциональной автономии, поведение продолжается просто потому, что повторялось столь часто, что само стало целью или мотивом, частью "жизненного стиля" крысы.

Вслед за тем, как Олпорт впервые сформулировал этот принцип (1937), он подвергся резкой критики со стороны Бертоцци (Bertocci, 1940), который поднял несколько важных вопросов. Прежде всего, спрашивал Бертоцци, правда ли, что любое поведение, повторенное достаточное количество раз, становится автономным? Нет ли ограничений или условий, которые мы должны связать с этим обобщением? Во-вторых, если любая форма поведения потенциально способна стать постоянным мотивом, что может помешать тому, что в индивиде возникнет своего рода психологическая анархия, когда в организм встроятся конфликтующие и антитетические мотивы, разрывающие индивида на части?

Подобные вопросы заставили Олпорта прояснить и расширить свою позицию. Он признал наличие двух уровней функциональной автономии: один он назвал персеверативным, другой – проприативным. Персеверативная функциональная автономия включает привычки, циркулярные механизмы, повторяющиеся акты, стереотипы. Их персеверация описывается в таких терминах, как отсроченное угасание, самоустанавливающиеся циклы в нервной системе, частичное подкрепление и сосуществование множественных детерминант. Проприативная функциональная автономия относится к приобретенным интересам, ценностям, чувствам, намерениям, главным мотивам, личным предрасположенностям, образу себя и жизненному стилю. Олпорт признает, что непросто объяснить, как возникает этот тип функциональной автономии.

Во-первых, он полагает, что этого требует самоструктурирование. Например:

"Молодой человек намерен стать врачом, светским человеком, политиком или отшельником. Ни одна из этих амбиций не врождена. Все они представляют приобретенные интересы. Мы не согласны, что они не существуют сейчас в связи с отсроченным подкреплением. Скорее они существуют, поскольку, постепенно формируясь, требуют конкретно этого мотивационного фокуса" (1961, с. 252).

Затем он задается вопросом, объясняет ли "Я" проприативную функциональную автономию, и отвечает – нет, поскольку это подразумевало бы "человечка внутри", который придает форму мотивам. Олпорт противостоит объяснениям, основывающимся на отдельном Я, поскольку это слишком попахивает идеей "души", управляющей человеческой судьбой.

Что же тогда ответственно за проприативные мотивы и за их организацию в связную и согласованную структуру? Олпорт отвечает, что это – в сущностной природе человека: изменение и рост мотивов в течение жизни и их объединение. Как может видеть читатель, это отзвук Юнговского "архетипа целостности".

Тот факт, что проприум – феномен, развивающийся на основе примитивных состояний и прошлого опыта, кажется, указывает на прямую связь с прошлым – несмотря на функциональную автономию. Поскольку формы поведения, которые станут автономными, определяются организацией, во многом связанной с прошлым организма, это выглядит так, как если бы прошлое сохраняло центральную роль. Наиболее важным, однако, представляется вопрос о том, сохраняет ли зрелая, взрослая мотивация функциональную связь со своими истоками – биологическими или коренящимися в детстве. Хотя двойственность относительно точного статуса понятия функциональной автономии может сохраняться, ясно, что Олпорт настаивает на том, что для большей части взрослых мотивов никакая функциональная связь с историческими корнями не существует.

Следующий вопрос, который часто задается в связи с этим принципом, заключается в том, все ли взрослые мотивы функционально автономны. Нет, говорит Олпорт. Существуют такие влечения, как голод, дыхание, испражнение, рефлекторные акты, конституциональные возможности – например, телесная сила, навыки – которые вовсе не являются мотивами, а представляют инструментальные акты, инфантилизмы и фиксации, некоторые неврозы и психозы, сублимации. Кроме того, многие формы активности взрослого для своего сохранения требуют продолжения первичного подкрепления. Тем не менее, то, насколько автономны мотивы индивида, – мера зрелости индивида.

Очевидно, наиболее важный вопрос, который может быть задан относительно любого понятия – вопрос о том, что он дает пользователю. Следствия использования понятия функциональной автономии понятны, и дело каждого психолога с его точкой зрения решать, хочет ли он этим понятием пользоваться. Важен тот факт, что оно допускает относительный разрыв с прошлым организма. Если имеющие место мотивы не зависят полностью от базовых или первичных мотивов, то исследователь закономерно может отвернуться от прошлого индивида и сфокусировать внимание на настоящем и будущем. История индивида становится относительно безразличной темой, коль скоро в настоящем ведущими являются желания и намерения, независимые от того, что мотивировало индивида в предшествующие периоды жизни. Следующее важное следствие этого принципа – то, что он рассматривает как более или менее неминуемую грандиозную, ослепительную, уникальную индивидуальность, которой столь важное место отводится в теории Олпорта. Если потенциально каждая форма поведения может быть самоцелью, то мы знаем, что достаточная гетерогенность поведения и требований среды приведут к приводящей в замешательство сложности и уникальности мотивации. Коль скоро мотивационная структура взрослого свободна от всеобщности – какой бы она ни была в детстве – можно ожидать того, что мотивы различных индивидов будут иметь очень мало сходства.