Социально-психологический аспект изучения истории в работах ипполита тэна

В статье анализируется один из аспектов научного наследия Ипполита Адольфа Тэна [Hippolyte Adolphe Taine] (1828-1893) – известнейшего французского ученого, взгляды которого имели позитивистскую окраску. В историографии наиболее известны три его фундаментальных комплексных исследования: «История английской литературы» (1863-1864), «Философия искусства» (1865-1870) и «Происхождение современной Франции» (1876-1893). Ранее мы уже обращали внимание на актуальность этой темы⁴⁰. Акцентируем внимание только на некоторых аспектах феномена исторической психологии в интерпретации учёного, поскольку в осмыслении данного материала Тэн, по нашему мнению, выступает первопроходцем.

Анализ свой мы строим в контексте принципиальных установок, свойственных, по нашему мнению, всему научному творчеству Тэна.

Итак, закономерности свои Тэн строит на основе индукции (от частного к общему). Сначала культурологический анализ, накопление фактов, т.е. эмпирического материала, а потом – построение гипотезы, выявление закономерностей. Владея “опытом и индукциею”⁴¹, учёный может выявить определённые “общие черты” человеческих обществ. В этой связи учёный вырабатывает новые методы работы с историческими источниками, на что и обращается внимание в отечественной литературе⁴².

В диссертации на ученую степень доктора философии “Об уме и познании” (1870) на основе позитивистской теории познания Тэн впервые формулирует индуктивные установки в контексте исследований по исторической психологии. “Свойства комбинации есть лишь сумма свойств ее факторов”⁴³, “от нас требуется объяснить ее свойства свойствами ее элементов и, кроме того, объяснить встречу ее элементов”⁴⁴. Учёный убеждён в том, что, наблюдая элементы той или иной комбинации, посредством объяснения свойств этих элементов можно объяснить свойства комбинации в целом.

Далее, Тэн учитывает многообразие истории, он, безусловно, сторонник многофакторного подхода. В качестве определяющих факторов учёный выделяет «расу» (комплекс биолого-физиологических признаков того или иного народа), среду (физические и социальные условия общества) и момент (конкретная историческая обстановка)⁴⁵. Эти компоненты влияют на историю любого народа.

Наконец, Тэн одним из первых в рамках позитивизма обращается к исследованию проблем из сферы собственно исторической психологии. По его мнению, «раса», среда и момент влияют на любой социум, придавая исторической психологии этой общности своеобразие. Он осмыслил как феномен и проанализировал психологию целого ряда древних и современных общностей, на что мы в рамках данной статьи и обратим внимание.

При анализе феномена социально-психического ученый исходил из того, что в основе самой возможности существования социума лежат базовые, постоянные ментальные параметры. Являясь своеобразной константой, они свойственны любой общности, способной к самоорганизации. Эта “социальность” существует независимо от племенных или физиологических различий.

В работе “Об идеале в искусстве” (1867) Тэн делает вывод, что “характер элементарен тогда, когда он общ всем действиям человеческого разумения: такова способность мыслить посредством быстро возникающих (в уме) образов, или посредством длинных рядов идей, точно между собой сопряженных”⁴⁶. Данные варианты мыслительной деятельности определяют специфику логических операций во всех областях “человеческого ума”. Таким образом, в основе социально-психического как феномена лежат особенности того, как человек “судит, воображает и говорит”⁴⁷.

Этапы выявления характерологических признаков той или иной духовной общности в интерпретации Тэна условно можно свести к следующему.

Во-первых, при объяснении национального характера любого народа сначала надо выявить «характер расы», или «внутренний строй души», т.е. то, что сейчас определяется как темперамент, или динамика («сила чувств») психической деятельности индивидов конкретного общества.

Здесь в центре внимания исследователя – глубинные ментальные доминанты индивида того или иного социума, т.е. “его природные инстинкты, его первичные страсти, степень его чувствительности, энергии, – короче, сила и направление всего внутреннего его механизма”⁴⁸.

У северных народов флегматичный (медленный) темперамент. В основе мыслительных операций лежат логические, рассудочные действия. Мысль от поступка всегда отделена промежутком, который заполнен размышлением и обдумыванием проблемы. В итоге, например, англичане подготовлены «грустным характером» своего темперамента к восприятию именно христианства. По мнению Тэна, они имеют склонность ко всему серьёзному и высокому и испытывают отвращение к чувственной разгульной жизни. Поэтому жизнь англичанина определяет суровая нравственность, долг. Итак, в Англии “темперамент слишком медленен и тяжел и долго не в силах оторваться от животной жизни”⁴⁹.

У южных народов, наоборот, холерический (быстрый) темперамент. Те же итальянцы мыслят посредством быстро возникающих в уме образов, схватывают суть вещи целиком, обладают «живым» воображением. “Человек этого склада, – замечает Тэн, – не подмечает предметов клочками, урывками и лишь при посредстве слов, как делаем мы; он, напротив, схватывает их целиком и при помощи одних образов… Мы судим и рядим, а он видит”⁵⁰. В ментальной сфере стала возможной ситуация, когда спонтанные образы, возникающие в уме типичного итальянца, не заглушались и не искажались навязанными социумом идеями. Вследствие этого, по мнению Тэна, “человеческий дух” находился в специфическом состоянии экзальтации, когда ему стало доступно чувство гармонии именно в области прекрасного (изобразительное искусство, в частности).

Оптимальный, если так можно выразиться, “внутренний строй души” сложился, по мнению Тэна, только в Древней Греции. Прекрасный климат, живописный и доступный горный рельеф, большая протяжённость изрезанной прибрежной зоны – таковы обстоятельства, способствовавшие складыванию социальной общности, отличавшейся “лёгкостью” темперамента и раскованностью мысли. Для социума в таких условиях оказалось возможным “настроить” свой характер на гармоничное (пропорциональное) восприятие окружающего, миновать стадию “зверского варварства” и “мистического созерцания”. Логическая, умственная деятельность и непосредственное восприятие окружающего не исключали друг друга, а, наоборот, находили в “характере расы” точки соприкосновения. “У них не было расстояния между языком чувственных фактов и языком чистого мышления, между языком народа и языком ученых людей”⁵¹. В итоге и появился тот сплав, который получил название многогранного “античного восприятия мира”.

Во-вторых, следующий этап анализа духовной общности Тэн сводит к выявлению «тона души» народа, т.е. предрасположениям его ума и характера, роду, количеству и качеству мыслей, заключенных у человека в голове.

Духовная структура любого народа в ту или иную эпоху обладает различиями и в чувственном, и в логическом восприятии окружающего. Эта специфика и есть «тон души» народа. “Под состоянием умов понимают род, количество и качество мыслей, заключающихся у человека в голове”⁵². Именно “состояние ума” формирует “мысленное и чувственное мировоззрение”⁵³, которое выражается в различных областях искусства и других проявлениях духовной деятельности конкретного индивида того или иного общества. Именно этот критерий Тэн положил в основу метода, с помощью которого анализировал такой, например, специфический источник, как литературные произведения. Направленная на это историческая индукция, по мнению ученого, давала возможность вместо чисто субъективных измышлений претендовать на выявление некоторых социологических закономерностей. “В сущности, – писал он, – нет ни мифологий, ни языков, а есть люди, которые подбирают слова и образы соответственно потребностям своих органов и врожденной форме своего ума”⁵⁴.

Специфические отличия социумов в восприятии “общих идей” сообщают нюансы религии, искусству и философии. Так, для Индии характерна “нервная утонченность” восприятия мира⁵⁵, для Греции – чувство гармонии, меры и равновесия, для Рима – прагматика и утилитаризм. Поэтому любая яркая историческая общность на основе “закона взаимной зависимости” являет собой “систему”, где религия, философия, форма семьи, литература и искусство взаимосвязаны, соотносятся с определенным взглядом на мир самого социума как духовного единства.

У северных народов и, в первую очередь, у англичан (именно им посвящено фундаментальное исследование Тэна), вследствие особенностей климата, исторической специфики развития, “расы” или темперамента, “сила впечатления” проявляется “тускло”⁵⁶. Господствующая идея этих социумов “состоит в том, чтобы сделать долг безусловным властелином человеческой жизни и повернуть все идеальные образцы к поднятию нравственного”⁵⁷.

Английской “цивилизации” давало смысл именно нравственное чувство. Тэн, вслед за Монтескьё и Вольтером, говорит о “мрачной энергии” характера англичан. Иногда эта энергия просто неконтролируема. Так, учёный констатирует, что бывают дни в Лондоне, когда дует восточный ветер, и некоторые люди от этого начинают вешаться.

В связи с этим англичанин не может смотреть на жизнь как на забаву или удовольствие. “Взгляд” его, по Тэну, обращается не к внешним признакам и окружающей природе, а к внутренним явлениям души. “Он наблюдает самого себя, беспрестанно зондирует свой внутренний строй, замыкается в своем нравственном мире и теряет, наконец, способность видеть в чем бы то ни было красоту, за исключением внутренней”⁵⁸.

В работе “Философия искусства в Нидерландах” (1868) Тэн замечает, что англичане (и все вообще германские народы, или “германская раса”) “дорожат сущностью вещей, самой истиной, т.е. основным содержанием”⁵⁹. Поэтому все германские народы, исключая разве Бельгию, сделались протестантами. Внутреннее содержание преобладало над формою, официальный авторитет церкви уступает место убеждениям, внешний культ подчиняется внутреннему. “Англичанин религиозен именно по самой структуре ума”⁶⁰, – замечает И. Тэн. Какова бы ни была форма протестантизма, её цели и результаты в существенной части выражаются в развитии нравственного чувства.

Противоположность романского и саксонского “склада ума”, ярко проявившая себя после норманнского завоевания, замедлила культурную самоидентификацию английского социума. “Внутренний строй души”, “дух” народа пришел в противоречие с привнесенной норманнской культурой. “Тон души” англичанина оказался “расфокусированным”. Поэтому столь долго, по Тэну, литература английских норманнов состояла из подражаний, переводов и неудачных переделок. Ситуация в сфере духовной культуры меняется только с английского Возрождения, которое и являлось по сути возрождением “саксонского духа и ума”.

В ходе этого культурного процесса “национальные наклонности”⁶¹ наконец-то взяли своё как в литературе, так и в области политической философии. Отсюда, по Тэну, вытекает превосходство и оригинальность политической сатиры англичан, института парламентских диспутов, нравоучительного романа, вообще всех литературных произведений, в которых доминантой является здравый смысл, правильный слог, способность советовать, убеждать или “заводить” аудиторию.

Отсюда же и слабость “умозрительной” теории, поэзии, оригинального театра, живописи и вообще направлений искусства, “которые требуют сильной и свободной любознательности или сильного и неподкупного воображения”⁶². Трудно себе представить, замечал Тэн по поводу одного живописного жанра, чтобы человек со вкусом так, как истый англичанин, в состоянии был наляпать на полотно подобные “неудобоваримые” краски, изображать такие “безжизненные” фигуры, подбирать столь резкие тона и “жестяные” драпировки и т.д. Вкуса, собственно, нет, равновесие ощущений и образов нарушено. Английские художники, по Тэну, “стали нечувствительны к гармонии красок”⁶³.

В Германии “общее состояние умов”, “тон души” также сообщили свою специфику духовной деятельности данного социума. Это – отечество метафизики и систем, порождённое флегматичным немецким темпераментом и специфическим восприятием окружающего мира. Нет другого социума в средние века, по Тэну, где встречаешь столь сильную склонность, врождённую понятливость и обычный интерес к высоким отвлечённым теориям. “Но такое преобладание высшей мыслительности вредно отразилось на пластических искусствах”⁶⁴ (И. Тэн 1996₁: 83).

По меткому замечанию Тэна, величайшие немецкие живописцы – просто философы, случайно пришедшие в живопись. Действительно, немецкие живописцы силятся передать на полотне или в своих росписях общефилософские или религиозные идеи. Краска и форма подчиняется в Германии мысли.

Флегматичный северный темперамент сыграл свою роль и в истории Нидерландов (Фландрии). Добропорядочность, спокойствие ума и нервов, умение понимать жизнь рассудительно и благоразумно, постоянное довольство всем, “вкус“ к благополучию – все это делает “тон души” фламандца в период подъема государственности этой нации необычно чутким “к пониманию и любви действительной жизни, какою предстает она глазам”⁶⁵. Они органично принимают мир таким, каков он есть, не делая попыток, как, например, те же греки, подправить его под некий высший эталон. Поэтому в пору расцвета своей духовности фламандцы создали школу ландшафта с ее непревзойденным чувством колорита, весь XVII век Голландия – первая среди стран, поощряющих развитие прагматических или прикладных наук. Чувство реальной жизни и умение этим наслаждаться – вот “тон души” Голландии эпохи своего расцвета.

Напротив, “народы латинского племени”⁶⁶, в частности итальянцы и французы, обладают другим, по Тэну, “родом или складом воображения”. “Отличительная черта его – талант и вкус к порядку, стало быть, к правильности, к гармонической и строгой форме; оно не так гибко и проницательно, как германское воображение, оно более держится внешности, нежели идет в глубину”⁶⁷. Латинские народы обладают вкусом именно к внешней обстановке, к декоративной стороне вещей, к стройному распорядку, т.е. к форме. Не случайно они остались католиками. Духовные привычки, авторитет предания, традиции классического католического обряда, т.е. тенденции внешней набожности, взяли верх.

Так, в Италии темперамент и “живое воображение” способствовали развитию сильной и богато одаренной “духовной природы” индивида. Здесь “обычным “тоном души” является избыток радости, могучее вдохновение и веселье”⁶⁸. Итальянец “видел”, а не “понимал” окружающее. Столь ярко выраженная “простота души” способствовала и быстрому душевному обновлению, и столь распространённой вере в сверхъестественное, и неотъемлемому желанию любого итальянца окружать себя “прекрасным”.

Бенвенутто Челлини (1500-1571), известнейший итальянский скульптор, ювелир и писатель, в своих мемуарах пишет, в частности, о предпринятом путешествии “после трагических и мрачных похождений“. При этом походя замечает, что всю дорогу не переставал петь и смеяться. При его же встрече с сестрой последняя, поплакав об отце, сестре, муже и маленьком ребенке, которых недавно лишилась, переключила внимание на ужин и весь вечер говорила о тысячах веселых и забавных вещей.

Тэн делает вывод, что богато одаренная “духовная природа” итальянца подавляла у него рассудок, боязнь, чувство справедливости, которые у человека с флегматичным темпераментом как бы создают промежуток между первым порывом гнева и окончательным решением. “Живое воображение” приводило к вспыльчивости, импульсивности, что тоже вносило свою вклад в общий “тон души” итальянца. Именно поэтому образ жизни благородного итальянца – “неудержимый, непреодолимый порыв, прямо мгновенно идущий на всякие крайности, т.е. на схватку, на убийства и на кровь”⁶⁹.

Такое “нравственное и умственное состояние”, “характер чувств” породили определённые последствия и относительно живописи, которая, во-первых, блестяще знала и умела гениально изображать человеческое тело, а во-вторых, отличалась непередаваемой выразительностью живописного жанра. Чувствительность итальянца поразительна, постоянный жизненный стресс делал его сверхвосприимчивым, он действительно мог ценить эстетически совершенную вещь. Отсюда “живописное настроение, т.е. такое состояние души, которое лежит как бы между чистыми идеями и чистыми образами”⁷⁰. Таким образом, замечает Тэн, одновременность великого искусства и итальянской культурной среды вовсе не случайное совпадение. “Среда приносит или уносит с собой искусства, как более или менее значительное охлаждение воздуха осаждает или уничтожает росу”⁷¹.

Наконец, Тэн пытался сконструировать и “тон души” древнего грека, т.е. этноса, уже навсегда канувшего в прошлое. Основное его отличие от народов и германской, и латинской “рас” – гармония внутреннего и внешнего, внешней формы и внутреннего содержания, т.е. “совершенно новый взгляд на жизнь”⁷², “равновесие способностей, не нарушаемое избытком ни умственной, ни чересчур рукодельной жизни”⁷³.

Обратимся ли мы к их непосредственной жизни или к их теориям, замечает Тэн, везде увидим тонкую, ловкую работу мысли. На уровне менталитета у грека держится “дар слова, анализа, диалектики и тонких мудрований”⁷⁴. По мнению Тэна, грек пытлив и умозрителен от природы, он хочет знать природу вещей, отчего и почему всё это так. Причем, грека интересует истина сама по себе, порой без всякого практического применения. Уже Платон укорял сицилийских математиков за то, что те применяют свои открытия при построении машин и тем самым унижают чистую науку. Геродот обращает внимание на невероятный, с его точки зрения, факт: никто из египтян не отвечал ему о причинах периодических разливов Нила, настолько бессмысленной казалась им постановка вопроса. В отличие от последних, великий грек обсуждает уже три придуманных его славными земляками толкования этих разливов и тут же добавляет от себя четвертое. “Разлагать идеи на составные их части, подмечать взаимную их связь, образовывать из них такую цепь, чтобы в ней были налицо все звенья и чтобы вся она примыкала к какой-нибудь бесспорной аксиоме или к группе общедоступных наблюдений… – вот особый дар греческого ума”⁷⁵. Греки мыслили для того, чтобы мыслить, именно поэтому они и создали науку.

Итак, внутреннее содержание “тона души” древнего грека – “тонкость его ума”, острое чутье оттенков, легкая грация, неуловимая ирония, простота слога, красота речи, изящество доводов – все то, что связано с гармонично развитым мировосприятием. Именно поэтому греки не использовали ни идею о бесконечном круге перерождений, ждущем каждого человека, ни концепцию страшного суда, ни положение о всевидящем и грозном Боге. “Их идеи слишком для того ясны, да и построены на слишком малый размер. Вселенское ускользнуло от них совсем или, по крайней мере, коснулось их только стороною”⁷⁶. Гомер распоряжался поступками греческих богов, ведущих себя как обычные люди, по своему усмотрению: Афина занимается различными мелочами, указывая Одиссею дом Алкиноя, или место, где упал его диск; Гера сводит счёты с соперницами и т.д. В этой простоте и ясности интеллектуальных понятий и заключена греческая гениальность.

Вместе с тем, наряду с развитием внутреннего содержания, греческий социум не игнорировал и внешней стороны бытия. Часто цивилизация нарушала равновесие способностей и наклонностей, жертвовала личностью во имя государства, превращала человека в винтик. “В Греции же он подчинял себе свои учреждения, вместо того чтобы самому им подчиняться. Он сделал из них средство, а не цель”⁷⁷. Индивид в Греции воспользовался этими учреждениями, чтобы гармонично развить самого себя: мог быть в одно и то же время поэтом, философом, атлетом, судьей, гражданином, актером.

Вследствие всего вышеизложенного, греки и стали величайшими в масштабах всей человеческой цивилизации художниками. “Необыкновенная впечатлительность, способность схватывать самые тонкие соотношения, чутье мельчайших оттенков – вот что позволяет ему воздвигать стройные целые из форм, звуков, красок, событий”⁷⁸. “Тон души” грека, проявлявшийся в чувстве меры, потребности ясности и определённости, позволял ему воплощать свои замыслы в формы, как материальные, так и идеальные, столь адекватные воображению и мысли, что они воспринимаются как эталон на протяжении тысячелетий.

В-третьих, последний этап выявления характерологических признаков духовной общности, по Тэну, – это определение социального идеала, типичного образца, который характерен для психологии конкретной эпохи.

Та или иная историческая ситуация, “момент”, по Тэну, развивает в людях определённые потребности, наклонности, выраженные чувства. Фактически индивид любого общества являлся и является сам себе господином и сам себе рабом. “В начале каждой эпохи он представляет своеобразный тип; его тело, сердце и ум имеют отличительную структуру и расположение”⁷⁹. Из заданного “векового” наследства вытекают “устойчивые желания и способности”, под влиянием которых индивид и формирует для себя социальный “идеал”, образец для подражания⁸⁰. “Эта группа чувств, потребностей и склонностей… – писал в другом месте ученый, – составляет господствующий, преобладающий характер, т.е. образец, вызывающий восторг и симпатию современников”⁸¹.

В Англии такая “концепция”, связанная с ярко выраженными “националь­ными особенностями”⁸², складывается уже к XVI веку. Эта установка определяет “господствующий характер” среднего англичанина позднего средневековья и нового времени как человека протестантизма и борьбы. Социальный идеал англичанина отличается деятельностью, ограничивает жизнь индивида строгой нравственной дисциплиной, т.е. запрещает удовольствия, обязывает трудиться, требует жертвенности. В духовной сфере делается ставка на воспитание “моралистов, работников и граждан”. “Так привилась великая английская идея, т.е. убеждение, что человек, прежде всего, есть существо нравственное и свободное, а потому… он должен стараться всеми силами применять его к жизни как собственной, так и окружающей”⁸³. В этой связи упомянем пример Тэна по поводу того, что иностранца ничто не может так сильно поразить, как воскресный день в Лондоне: улицы пусты, а церкви, наоборот, буквально набиты народом.

В Италии “господствующий характер” воплотился в идеале благородного и эстетически развитого дворянина, цель которого – наслаждение. “Насла­ждаться, и наслаждаться благородно, величественно, наслаждаться умом, чувствами и в особенности глазами – вот чего им желалось”⁸⁴. В обстановке постоянной политической неразберихи, государственных интриг, опасности быть убитым за каждым углом, о чем-либо другом, по мнению Тэна, и мечтать было бессмысленно. В такой обстановке чувственная гармония, стремление находиться в окружении художественно совершенных вещей выходили на первый план перед бытовыми удобствами жизни. Для благородного звания итальянского мужчины “вся роскошь заключалась в обладании красой, а не пользами и удобствами жизни”⁸⁵.

Что касается греков, то свойственные им нравы и особенности восприятия мира породили у них и “особенные понятия”. “Идеальной личностью в их глазах был не полный мысли ум, не глубоко чувствующая душа, а обнаженное тело, породистое и рослое”⁸⁶. Не случайно именно ваяние стало социально значимым искусством в Греции. Все остальные варианты эстетики не смогли так ярко выразить специфику реальной жизни, а поэтому не достигли столь совершенной техники и столь громадной популярности. Культ тела в период расцвета собственно греческой культуры затмевал собою всё, находя своё законченное выражение в Олимпийских играх. Поэтому, чем бы грек ни занимался – искусством, риторикой, наукой, он неизбежно должен был встраивать в эту систему и уровень своего физического развития.

Итак, на примере работ Тэна, по нашему мнению, хорошо заметно, что первый позитивизм оказался вовсе не застывшей доктриной с набором раз и навсегда принятых к зазубриванию схем, а динамично развивающейся методологической системой, на протяжении всего XIX века довольно настойчиво пытавшейся адаптироваться к новым задачам, которые перед ней возникали в области исторического знания. Не до конца реализованные возможности этой парадигмы отнюдь не умаляют важности того, что было сделано в её рамках как для развития общей теории исторического процесса, так и в направлении исследования конкретных аспектов окружающей нас исторической реальности, например, проблем, связанных с психологией крупных исторических общностей.

Скороходова Т. Г. (ПГПУ, Пенза)