Фетисов и. В. Национальная психология и политика

(на примере испанцев)

В последнее время в нашей стране все больше специалистов самого разного профиля приходят к пониманию необходимости учета национально-психологической специфики людей при решении конкретных социальных экономических и политических проблем и поэтому важности научного осмысления этого явления. Такое внимание к этнопсихологии как к науке и к национальной психологии как главному объекту ее изучения закономерно, поскольку национально-психологические особенности проявляются в различных областях человеческой деятельности, как на личностном, так и общественном уровнях, а нация является на данном этапе развития человечества основным видом социально-психологической общности людей¹. К сожалению, наша отечественная этнопсихология по ряду объективных причин имела гораздо меньше возможностей для своего развития, чем в западных странах. И серьезный интерес к этнопсихологическим аспектам общественной жизни только начинает формироваться у социологов, политологов, философов, психологов, историков, общественных и государственных деятелей нашей страны. В то же время сложность проблем и масштабность задач, стоящих не только перед российским, но и другими обществами, настоятельно требуют осмысления того, как и в какой степени национально-психологические особенности людей, входящих в различные социально-исторические общности, опосредуют особенности жизни, в частности, политической.

Некоторые западные этнопсихологи даже считают, что тот, кто знает психологическое своеобразие народа, владеет золотым ключом к его политической жизни. Действительно, без конкретного и научно обоснованного учета специфики проявления и функционирования национально-психологических особенностей представителей того или иного народа невозможно проводить комплексный анализ и оценку политической ситуации в моно- и полиэтничном государстве, с большой достоверностью делать долгосрочные и текущие социально-политические и экономические прогнозы, касающиеся перспектив его дальнейшего развития, адекватно воспринимать происходящие в обществе события и перемены, правильно ориентироваться в полити­ческой обстановке, реакциях людей на решения и действия государственной власти, просто понимать суть общественного устройства страны, особенности политического, экономического; культурного образа жизни ее населения. И уж совершенно невозможно без учета национально-психологической специфики народа определить стратегию его дальнейшего социально-исторического действия, развития. Современная общественно-политическая практика требует глубокого осмысления политических проблем и политических отношений в их зависимости от психологического своеобразия представителей конкретных этно-социальных общностей.

Особенно очевидна значимость национальной психологии в таком ключевом вопросе политической жизни общества, как выборы в органы государственной власти. Политическому движению, партии, лидеру недостаточно составить какую-либо, пусть даже очень удачную на их взгляд, политическую программу, определить замысел предвыборной пропаганды, разработать перспективный социальный проект. Их содержание и форма должны быть ориентированы на потребителей, входящих в те или иные этно-социальные общности и характеризующихся особенностями ценностных ориентации и связанных с ними оценок социально-политической действительности, своеобразием восприятия политических лидеров и отношения к органам государственной власти, например, правительству и институтам права, спецификой представлений о прошлом, настоящем, будущем страны и допустимых формах политического соперничества. Другими словами, чтобы добиться успеха на политическом поприще, достаточно свободно ориентироваться в социально-политических реалиях и легко преодолевать препятствия, встречающиеся в политической деятельности, требуется знание национальной психологии людей, являющихся объектом и субъектом политико-психологического воздействия.

Этнопсихология может дать политикам мощный инструмент влияния на общественное сознание. Образно говоря, она вручает политическому деятелю один из ключей от двери, ведущей в коридоры власти. И здесь возникает проблема сугубо этического плана: как политический лидер, применивший на практике этнопсихологическое знание и получивший благодаря этому властные полномочия, распорядится им впоследствии? Не будут ли национально-психологического особенности людей использоваться для манипулирования общественным мнением, для реализации неадекватной по отношению к данной социально-исторической общности политики? Хотя теоретически такое и возможно на исторически краткосрочном временном отрезке, но в более длительной перспективе выглядит нереальным, поскольку сама национальная психология выполняет социально-регулятивную функцию. Тем не менее в этой связи представляется актуальной процедура этнопсихологической оценки стратегических направлений политической деятельности на предмет определения степени их национальной аутентичности.

Этнопсихологическое знание должно использоваться для оптимизации управления процессами в различных сферах общественной жизни, для разработки программ социального и государственного строительства, для гармонизации межэтнических отношений и решения других задач. Следует отметить, что успешная социальная и государственная инженерия вообще маловероятна без проведения конкретных этнопсихологических исследований.

Данные этнопсихологических исследований могут эффективно использоваться политиками и дипломатами, непосредственно контактирующими с представителями разных государств и народов. Если при взаимодействии с представителями своего этноса принципиальных затруднений в понимании поведения партнеров, в адекватной оценке их психологических реакций и состояний, в выборе средств и способов воздействия на них, как правило, не возникает, то в ситуации межэтнического интерсубъектного общения, а также в ходе выступлений перед иноэтничной аудиторией политик или дипломат, не имеющий опыта взаимодействия с представителями данного народа, может столкнуться с определенными сложностями, обусловленными этнической спецификой контактирующих с ним людей. Большую роль при этом играют именно психологические особенности. Зачастую они настолько значимы, что общие рекомендации и приемы, разработанные специалистами в области межличностного общения и воздействия как на индивидуальное, так и коллективное сознание, не могут считаться полностью адекватными или приемлемыми для конкретных ситуаций.

От выбранного политическим деятелем стиля общения и взаимодействия с людьми иной этнической принадлежности, от заранее разработанной схемы его поведения и личностного образа, от правильной интерпретации эмоциональных и поведенческих реакций иноэтничных партнеров по общению, от адекватного представления об образе их мыслей и многого другого зависит успешность политических переговоров, выступлений, индивидуальных бесед и т.п. Все это наряду с другими видами обеспечения требует и этнопсихологических рекомендаций. Последние особенно полезны в вопросах установления психологического контакта с иноэтническими участниками общения, оказания на них благоприятного впечатления, создания атмосферы благожелательности и взаимопонимания. Учет этно-психологической специфики людей способствует росту мастерства политиков в сфере общения с другими людьми и аудиторией, увеличивает диапазон их коммуникативных возможностей.

Одним словом, результативное решение многих вопросов политической деятельности предполагает использование этнопсихологического знания. Но чтобы понять, как психологическая специфика того или иного народа опосредует его социально-политическую жизнь, необходимо осветить основные моменты этнопсихологической теории.

В настоящее время в рамках этнопсихологии и социальной психологии существуют концепции, раскрывающие основное содержание национально-психологических явлений и механизмы их функциони­рования. В то же время исследованиям в данной области свойственны неодинаковые методологические подходы, что проявляется, в частности, в различии использования основных этнопсихологических понятий. Среди многих существующих в настоящее время положений и позиций наиболее полной и научно обоснованной является, на наш взгляд, концепция Крысько В.Г., ключевую роль в которой играет понятие национально-психологических особенностей.

Известно, что каждая нация проходит свой собственный, неповторимый путь формирования и развития, особенности которого находят свое отражение в психике составляющих ее людей. И поэтому психи­ческий склад представителей одной нации по многим параметрам отличается от психического склада представителей иных наций, причем такого рода отличия могут варьироваться в широком диапазоне. Это, однако, не означает, что психика человека одной этнической принадлежности коренным образом отличается от психики человека, входящего в другой этнос. Не существует психических качеств, свойственных исключительно представителям одного этноса. Все они универсальны по своей природе и различаются лишь по степени выраженности. В то же время неодинаковая степень их выраженности, а следовательно, и неповторимость набора наиболее ярких черт, характерных для психического склада людей, представляющих свою этно-социальную общность, порождает специфику их восприятия, мышления, поведения, а также своеобразие их политического, экономического, культурного образа жизни и социальных отношений.

Таким образом, сущность национальной психологии сводится к ряду психических качеств, типичных для представителей какой-либо нации и отличающихся от аналогичных у представителей других этно-социальных общностей по степени своей выраженности. Эти качества или черты психического склада в виде национально-психологических особенностей проявляются в специфике восприятия, мышления, поведения людей, представляющих свою нацию, и обусловливают своеобразие политических, экономических, социальных, культурных процессов и явлений их общества.

Национальная психология имеет свои источники формирования, которые следует рассматривать в плане воздействия на психику людей вполне определенных факторов, значимых с точки зрения их влияния на бытие конкретных этно-социальных общностей. Условия исторического существования последних имеют свою специфику, которая в течение веков в прямом или опосредованном виде неизбежно оказывает воздействие на психику составляющих их людей, все более закрепляя ее национальное своеобразие.

Факторами, обусловливающими специфику исторического бытия народа и как следствие особенности психического склада его представителей, могут быть: своеобразие геополитического и географического положения страны, отличие ее природно-климатических и физико-географических условий, миграционные процессы различного типа, распространение религиозных верований, значимые социально-исторические процессы и события. Названные факторы в действительности не обособлены друг от друга, а образуют единый причинно-следственный комплекс.

Понимание сущности национальной психологии невозможно без анализа основных ее свойств и особенностей. В первую очередь необходимо отметить их неосознаваемый характер. На уровне обыденного сознания люди не осознают или имеют крайне смутные представления о национальной специфике своей психологии. Это обстоятельство практически выводит национально-психологические особенности за рамки возможностей по контролю за их функционированием со стороны своего носителя и повышает их влияние на восприятие, мышление, поведение человека. Содержание и степень выраженности национально-психологических особенностей с достоверностью могут быть определены лишь путем проведения конкретного научного исследования.

Другим показателем национально-психологических особенностей является их консервативность и слабая изменчивость. Пройдя длительный путь формирования и закрепления, они приобретают очень устойчивый характер. При изменении наиболее важных условий бытия народа, например, в результате импорта чуждых для его представителей социально-психологических ценностей и образа жизни, они лишь переходят на время в латентное состояние или начинают проявляться в иных формах, соответствующих изменившимся ус­ловиям социальной среды. Следует также учитывать, что подобного рода ситуации влекут за собой возрастание психологического и социального напряжения в обществе, тем большего, чем значительнее рассогласование между привнесенными сущностями и традиционной психологией.

Национально-психологические особенности весьма разнообразны. На психику представителей разных народов оказывают исторически значимое влияние самые разные по своему содержанию факторы. Не существует двух наций, где результат их комплексного воздействия был бы полностью аналогичным. Различные условия исторического бытия людей порождают различные черты их национальной психологии, и, наоборот, близость этих условий приводит к психологическому сходству представителей народов (но не их идентичности).

Национально-психологические особенности выполняют ряд специфических функций, одной из которых является конструирующая. В силу своеобразия условий исторического бытия народов и свойства человеческой психики отражать объективную реальность у людей формируются и закрепляются адекватные данным условиям психические качества. Они являются составляющими психического склада человека и в значительной степени определяют сущность его личности.

Продолжением конструирующей является функция регулятивная. Она заключается в том, что человек действует, мыслит, воспринимает и оценивает окружающую его действительность в соответствии с характеристиками своей психики, в том числе и национально-специфическими. Национальные особенности психики человека наряду с другими ее качествами регулируют поведение, мышление, восприятие, которые имеют одновременно индивидуальное и национальное своеобразие. А поскольку проявления национальной психологии имеют всеобщий в рамках конкретной этно-социальной общности характер, то ее регулирующая роль выражается также и в воздействии на общественные процессы и явления. Национальная психология, наря­ду с факторами иного плана, обусловливает специфику общественной жизни в таких ее сферах, как политика, экономика, культура, социальные отношения.

Национально-психологические особенности выполняют еще одну функцию — этноконсолидирующую. Такая этно-социальная общность, как нация, является сложным и многогранным образованием. Ее признаками принято считать: историческую общность территории проживания людей, их экономической жизни, языка, культуры, психического склада. Все эти признаки можно рассматривать и в качестве основ национального единства людей. И важную роль в этом плане в силу своей устойчивости и малой изменчивости играет именно национальная психология. У народа могут меняться Формы государственности, экономический строй, структура общества, социальные и политические отношения, территория проживания, культура и многое другое. Единственное, что остается по своей сути неизменным — это психологические особенности людей, составляющих свою этно-социальную общность. Благодаря данному обстоятельству представители одной и той же нации ощущают близость идеалов и ценностей, жизненных целей и представлений о способах их достижения, форм общения и стилей поведения, образа мыслей и оценок явлений окружающей среды, основных черт характера и способов выражения эмоций. Психологическая однородность людей способствует их консолидации в единое целое. Можно сказать, что национальная психология играет роль «несущей конструкции», обеспечивая вместе с другими факторами национальное единство людей и существование нации как устойчивого общественно-государственного образования.

В вопросе национального единства людей большую роль играет их национальное самосознание, подразумевающее, в частности, осознание ими своей включенности в ту или иную национальную общность. Психологические исследования показывают, что всякая общность людей возникает, укрепляется, функционирует лишь до тех пор, пока сохраняется феномен «мы», т.е. пока люди считают себя принадлежа­щими к конкретной социальной общности, идентифицируют себя с ней.

Оборотной стороной этноконсолидирующей является функция этнодифференцирующая. Это закономерно, поскольку для устойчивости феномена «мы» неизбежно должен существовать феномен «они», т.е. другой этнос, не похожий на нас, отличающийся от нас существенно, зримо, выпукло. И здесь большое значение приобретают стереотипы восприятия представителей разных народов: педантичный немец, жизнерадостный француз, чопорный англичанин, деловой американец и т.д. Эти стереотипы формируются ис­торически на основе обобщения многочисленных наблюдений самых разных людей, но могут быть созданы и искусственно путем воздействия на общественное сознание через средства массовок информации, художественную, публицистическую литературу, кинофильмы и т.п.

Говоря о национальном, а, следовательно, общественном и государственном единстве людей, необходимо обратить особое внимание на такое психологическое явление, как национальное самосознание. Автор данной публикации понимает национальное самосознание как один из уровней человеческого самосознания, который актуализируется в зависимости от конкретной ситуации и предполагает самоиден­тификацию человека с той или иной национальной общностью, а также существование у него определенным образом эмоционально окрашенных представлений о составляющих эту общность людях в их противопоставленности представителям иных этнических общностей (их психологических, этнографических, культурных, религиозных, языковых и иных особенностях), о своей стране (степени ее богатства и уровне социально-экономического развития, ее прошлом, настоящем и будущем, ее мировых достижениях и неудачах, ее территории в целом, отдельных регионах и т.п.), о своем государстве как субъекте мировой политики (степени его авторитетности и влиятельности на международной арене, его взаимоотношениях с другими государствами, его геополитическом положении, внешней политике и т.п.). о своем обществе (его политическом, экономическом устройстве, его структуре, действующих социальных отношениях и т.п.).

Степень наполнения национального самосознания конкретным содержанием зависит от уровня культурного и образовательного развития каждого человека. Чем лучше он ориентируется во всех выше­перечисленных моментах, тем богаче, полнее, эмоционально насыщеннее его национальное самосознание. И наоборот, чем менее развит человек, чем более размыты его представления о своих соотечественниках, стране, государстве, обществе, тем слабее и беднее его реальное национальное самосознание.

Национальное самосознание, говоря образно, является тонкой материей, обращение с которой требует осторожности. Внедрение в общественное сознание определенных негативных самооценок, соответствующих элементам национального самосознания, но порождающих националистические тенденции, может привести в конечном счете к дезинтеграции страны, разрушению психологической основы ее общественного и государственного единства. Для нации, сформировавшейся на полиэтничной основе, ослабление или разрушение национального самосознания особенно опасно, поскольку ведет к усилению локальных этнических и региональных притязаний, что, в свою очередь, может повлечь за собой этническую и конфессиональную нетерпимость, социально-экономическое и культурное обособление различных регионов страны, сепаратизм, территориальные претензии, межэтнические вооруженные конфликты и т.п. К такого рода последствиям может привести утверждение в сознании людей, например, следующих представлений: народ или народы, проживающие на территории одного государства — отсталые, незнакомые с цивилизацией, некультурные, живущие за чужой счет; составляющие их люди — иноверцы, говорящие на варварском языке, непривлекательные психологически и внешне, морально распущенные или закрепощенные и т.п.; страна — научно и технически отсталая, с низким уровнем жизни, исключенная из «мировой» цивилизации и т.п.

Для понимания того, как функционируют национально-психологические особенности, необходимо рассмотреть области их проявления. Последнее предполагает прежде всего учет основных положении теории психического отражения. Психическое отражение представляет собой двусторонний процесс: объективная реальность отражается психикой человека, которая через деятельность своего носителя сама оказывает влияние на процессы и явления внешнего по отношению к ней мира. В сфере национальной психологии эта принципиальная схема приобретает некоторые особенности. Психика человека, представляющего ту или иную этно-социальную общность, отражает своеобразие исторически сложившейся в рамках данной общности реальности, причем отражается специфика процессов и явлений как индивидуального, так и общественного уровня. В результате в психическом складе людей формируются этно-специфические черты, проявления которых также имеют индивидуальный и общественный характер.

Национальные черты психического склада, в силу их однородности у представителей одной и той же национальной общности, через деятельность людей оказывают воздействие на общественную реальность, т.е. в соответствующей и, как правило, весьма значительной, степени детерминируют особенности социокультурных процессов и явлений, определяя их содержание или обусловливая их национальную специфику. А поскольку человек взаимосвязан с окружающим его миром через психику, то все сферы его жизнедеятельности прак­тически могут рассматриваться как области проявления национально-психологических особенностей. Таковыми могут быть: политика, экономика, социальные отношения, культура, наука, язык и т.д. Однако из этого не следует, что каждый момент жизни общества, равно как и человека, обусловлен национальной психологией или несет на себе се отпечаток. В действительности проявления национальной психологии носят конкретно-ситуативный и вероятностный характер.

Различные сферы человеческой жизнедеятельности являются средой, где реализуются национально-психологические особенности и через которую от одного поколения к другому в процессе межличностного общения и в ходе социализации, предполагающей восприятие общественной реальности с ее национально-психологическими компонентами, передаются черты национальной психологии. Во втором случае механизм их передачи представляет собой политически, экономически, социально, культурно опосредованное общение представителей разных поколений одного и того же народа.

Общественная реальность каждого народа выполняет двойную функцию: с одной стороны, она отражает и сохраняет в материализованном виде особенности национальной психологии людей, а с другой, проецирует эти особенности на психику каждого человека, проходящего социализацию в данной среде. Национальная психология и общественная реальность образуют единую взаимосвязанную систему, что и объясняет большую устойчивость национально-специфических форм бытия народов, т.е. своеобразие их политической, экономической, культурной жизни и социальных отношений. Поэтому бессмысленно спорить, что является основой общества, материальная или духовная сфера. Они взаимопроникают и обусловливают друг друга, образуя единую психо-социальную сущность — человеческое общество.

Этнопсихология позволяет увидеть мир людей, объединенных в различного рода социальные системы, во всем его многообразии. Не существует единого однополярного развития-человечества: от перво­бытнообщинного строя к коммунизму или капитализму. Формационная схема развития не объясняет всего социально-политического н экономического многообразия мира и не может считаться всеобъемлющей. Каждый народ в общеисторическом процессе существует и развивается в своей психо-социальной парадигме, что и объясняет реально существующий спектр политических систем, преобладающих способов управления обществом, социальных структур и отношений, способов производства, направлений развития и т.п.

Каждая страна имеет свой исторический путь. и поэтому бессмысленно, например, обвинять китайцев в отступлении от коммунистических идеалов или импортировать свою схему общественного устройства в страны с иными историческими корнями.

Сам же этот выбор находится в зависимости от национально-психологической специфики представителей конкретного народа, например, от своеобразия их ценностных ориентации, представлений о власти, взглядов на жизнь, отношений с другими людьми, способов приобретения материальных благ. Каждое общество имеет свою специфику, однако нельзя считать его замкнутой системой. Все они включены в едином потоке исторического движения в систему международных связей и влияний, что существенно усложняет картину мира.

Тем, кто вдруг поставил бы перед собой цель радикально изменить исторический образ жизни народа, сначала пришлось бы трансформировать наиболее важные характеристики его национальной психологии, поскольку общественная реальность гораздо более динамична и подвижна, чем национально-психологическая специфика людей. Такими характеристиками могли бы быть, например, примат духовных или материальных ценностей, понимание смысла жизни с сугубо материалистических или трансцендентальных позиций, своеобразие взглядов на трудовую деятельность и особенности ее мотивации, специфика представлений о путях достижения материального благополучия, корпоративность, коллективизм или индивидуализм как норма общественной жизни, отличительность критериев оценки социального статуса человека и т.д. В то же время необходимо подчеркнуть, что воздействие на национально-психологические особенности с целью их изменения практически невозможно из-за их неосознаваемого характера, и, что самое главное, такого рода деятельность нуждается в этической оценке.

Социальное реформирование без учета национально-психологической специфики людей неизбежно будет наталкиваться на его психологическое неприятие отдельными лицами, группами или всем обществом. Эффективная реформаторская деятельность предполагает модель развития общества сохраняющую национально-психологическую специфику его представителей, что наряду с учетом других факторов и обстоятельств обеспечивает устойчивый, прогрессивный ход общественного развития без грубых социальных и психологических деформаций. По сути, это есть ни что иное, как национальный путь развития общества и условие его максимально эффективного управления.

К чему может привести игнорирование даже, казалось бы, самых незначительных национально-психологических особенностей населения страны, хорошо видно на одном примере из недавнего исторического прошлого Испании. У испанцев со средних веков сохранились своеобразные взгляды на социальный статус индивида, который, в первую очередь, определяется не благосостоянием или властными полномочиями, как во многих других странах, а степенью знатности и благородства происхождения. Предметами, свидетельствующими об этих качествах испанца, до недавнего времени были плащ и шляпа. Еще в XVIII веке плащ в Испании и зимой, и летом составлял необходимую принадлежность одежды, — только высшие гражданские чины и чиновники позволяли себе обычный европейский костюм. Без плаща в Кастилии считалось неприличным зайти на заседание городского правления, участвовать в процессии, присутствовать на свадьбе, сделать визит важному лицу: это был своего рода народный мундир, показывающий общественное положение гражданина, его принадлежность к благородному сословию. Поэтому неудивительно, что, когда министр финансов Карла III в 1766 году запретил ношение больших шляп и широких плащей, в Мадриде произошли кровавые беспорядки, с. 13, 34). Именно эти вещи в те времена играли в испанском обществе роль социально-дифференцирующего признака, из-за чего испанцы восприняли указ как посягательство на свое право считаться благородными людьми и демонстрировать это своим внешним видом. Какой бы курьезной не казалась на первый взгляд эта конфликтная ситуация, сутью ее является рассогласование между решением государственной власти и национальной психологией жителей этой страны.

Говоря о связи национальной психологии с политикой, необходимо пояснить, что все национально-психологические особенности могут быть разделены на две категории — те, которые функционируют непосредственно в политической сфере и те, которые могут приобретать политическое значение в зависимости от ситуации, например, как в вышеприведенном случае. Из всей суммы психологических характеристик, интерпретированных автором в качестве национально-особенных для испанцев, здесь будут рассмотрены лишь некоторые из них. имеющие прямое отношение к политической жизнедеятельности испанского общества. Их рассмотрение, помимо теоретико-иллюстративного, представляет интерес и в сравнительном плане, поскольку, по мнению многих россиян, в разные времена побывавших в Испании, национальный характер ее жителей весьма похож на национальный характер русских.

Одной из психологических особенностей испанцев является их национально-специфическое восприятие своего правительства, причем не какого-либо конкретного, а института власти вообще. Для партий, участвующих в выборах в органы государственной власти Испании и ассоциируемых в глазах электората с правительством, это означает заведомо ограниченные шансы на победу. Специфика восприятия испанцами своего правительства заключается в традиционном недоверии ему со стороны простых граждан как органу власти, сомнениях относительно его стремления и способности улучшить жизнь народа. То, что эти умонастроения функционируют на неосознаваемом уровне, не снижает их значимости, а, скорее, наоборот, увеличивает степень их влияния.

Оглядываясь назад, в историческое прошлое Испании, трудно прийти к однозначным выводам, что было первым — недостаточно эффективное управление страной, злоупотребления, произвол прави­тельственных чиновников, породившие негативное восприятие испанцами своего правительства или их психологические особенности, повлиявшие на установление такого порядка вещей. Можно утверждать лишь то, что оба эти момента связаны между собой. Если первопричиной и источником данного положения дел все же была психологическая специфика испанцев, то она в течение многих веков подкреплялась действиями самих правительственных органов. Из многочисленных наблюдений испанских и зарубежных авторов складывается вполне определенный образ испанского правительства. Карл Маркс, например, в этой связи ссылается на Фридриха Великого, который, «беседуя со своим военным министром, спросил его, какую из европейских стран, по его мнению, труднее всего было бы разорить? Видя, что министр находится в некотором замешательстве, он ответил за него: «Это Испания, так как испанское правительство уже многие годы старается ее разорить, но все тщетно».

У самих испанцев бытует притча, показывающая их отношение к своему правительству. Вот как она звучит. Святой Яков, покровительствующий Испании, по кончине своей предстал перед Богом, который обещал исполнить любые его желания. Святой попросил плодотворного солнца и изобилия для страны. — Будет, ответил Бог.

— Храбрость и мужество испанцам, — продолжал святой, — славу их оружию. — Будет, — был ответ. — Хорошее и мудрое правительство.

— Это невозможно, — возразил Бог, — если ко всему прочему в Испании будет еще и хорошее правительство, то все ангелы сбегут из рая в эту страну. К этому можно добавить и личные впечатления нашего соотечественника В.П. Боткина, который в середине прошлого века писал, что «в Испании ни в какое время, ни в какой форме не было правительства: был только один произвол со всеми своими заблуждениями и личными страстями: никогда администрация не имела других законов кроме собственного каприза и своих личных интересов. Так было прежде, то же и теперь».

Общий негативно окрашенный стереотип восприятия испанцами своего правительства имеет целый ряд оттенков. Характерным, например, для них является дистанцирование от дел правительства:

«Три века правительственного безумства не прошли даром: тяжело легли они на благородной стране. Мудрено ли, что народ ее теперь равнодушно смотрит на эти конституции, говоря про себя свое любимое...«Что за нужда?». Такое равнодушие к действиям власти дополняется самой низкой оценкой ее деятельности, которая к тому же объявляется испанцем полностью ошибочной, если не соответствует его личному мнению. «Надобно видеть, что такое для испанца его правительство, — отмечал в прошлом веке В.П. Боткин, — с каким презрением он говорит о нем...». Крайней же степенью отрицательного отношения является то, что «.. .на свое правительство испанцы с давних пор смотрели как на общественного врага, которого грабить вовсе не предосудительно...».

За последние десятилетия Испания достигла значительных успехов на пути экономического развития, значительно возрос уровень жизни се населения. Многие даже стали считать ее в области экономики «просыпающимся драконом». Огромная заслуга в этом принадлежит правительству Испании. Казалось бы, отношение испанцев к нему должно было радикально измениться в лучшую сторону. Но факты свидетельствуют об обратном.

В июле 1992 года Центр социологических исследований Испании провел опрос среди населения страны, из результатов которого следует, что почти половина испанцев оценила работу правительства как «плохую» или «очень плохую», а если сюда же отнести и «посредственную» оценку его деятельности, то их количество возрастет до 80%. По данным того же исследования только 18% жителей страны выразили мнение, что последнее правительство работало лучше, чем предыдущие, 39% заявили, что между ними нет никакой разницы, а 19% посчитали, что дела в этой области обстоят еще хуже, чем прежде. Что касается сбора и использования средств налогоплательщиков, то из всех опрощенных 77% считают, что государство обирает своих граждан и возвращает им меньше, чем получает в виде налогов. С другой стороны, 4/5 всех жителей страны согласны с утверждением, что очень многие из них обманывают его при уплате налогов. Испанские социологи, проводившие это исследование, пришли к выводу, что «население устало и сыто по горло ненасытностью прожорливого, но некомпетентного общественного управления».

В более наглядной форме, если верить сообщению «Русской мысли», отношение испанцев к своему правительству проявилось в событиях, имевших место 25 марта 1993 года в мадридском университете «Атонома». Во время конференции, посвященной вопросу о месте Испании в Европе, студенты освистали Фелипе Гонсалеса. Премьер-министр мужественно выдержал провокационные вопросы и выкрики с мест типа «Продажный!», «Мошенник!», но после признал, что никак не ожидал такого враждебного приема. Через три дня после выступления главы правительства этими же эпитетами экологисты наградили министра транспорта. За ними настала очередь министров сельского хозяйства и юстиции, выступавших под свист толпы. За месяц до этого рабочие в Кантабрике забросали сырыми яйцами министра социального обеспечения. Как мы видим, критическое отношение к правительству и его действиям, недоверие и восприятие его как «врага» характерны для испанцев и по сей день.

Другой психологической особенностью испанцев является национально-специфическое отношение к накопим, правовым нормам и институтам, которое наиболее точно может быть обозначено терминами «правовой эгоцентризм» и «нигилизм». Эта психологическая особенность основывается, помимо социального опыта и традиций, на представлениях испанца о своей личности и выражается в примате его интересов, взглядов, суждений над нормами общественной жизни, установленными государственными институтами власти. Однако было бы неправильным утверждать, ч то испанцу свойственно отрицание права и его институтов вообще, просто в каждом конкретном случае он воспринимает и оценивает ситуацию со своих личных позиций и, в первую очередь, даст не юридическую, а свою личную оценку, основанную на своих эмоциях и представлениях о справедливости.

Это находящееся на грани осознаваемого пренебрежение законами как регуляторами своего поведения объясняется спецификой социально-исторического бытия испанского народа, наложившей неизгладимый отпечаток на психологию его представителей. Национально-особенное отношение к законам в психологическом плане проистекает от сознания испанцем своего величия, даже более, сознания своего исторического величия как личного (потомка благородных идальго), так и коллективного (гражданина некогда великой империи). Во времена Реконкисты рыцари Христа жили по законам божеским и своим личным, руководствуясь собственными понятиями о чести, достоинстве и справедливости. Америке Кастро в этой связи пишет, что для свободного человека Арагона и Кастилии закон был, скорее, связан с его личными и конкретными решениями, чем с безличными и неопределенными юридическими принципами.

Специфическое отношение испанцев к законам отражено в их культурном наследии и, в частности, в целом ряде театральных постановок. В испанском театре одной из самых распространенных тем является торжество справедливости, особенно когда она берет верх над буквальным соблюдением законности в пользу индивидуального подхода для каждого конкретного случая. Это выражается в соломоновых решениях, когда благодаря твердой воле личности, игнорирующей букву закона, выносится справедливый приговор, такой, как оправдание анормально незаконного протеста прогни тирана или утверждение решения справедливого, но противоречащего всему законодательству («Лучший алькальд», «Король», «Аудиенции короля дона Педро», «Фуэнтеовехуна», «Алькальд Саламеи» и др.).

Свое понимание испанцами справедливости влечет за собой их особое отношение к людям, преследуемым законом, поскольку для них вина последних вовсе не очевидна, их критерии оценки виновности человека могут не совпадать с юридическими. С давних пор отмечалось, как легко испанец чувствует сострадание к тому, кто преследуется властями, и даже принимает иногда его сторону, помогая избежать наказания. Рафаэль Пинтор и Рикардо Бусета писали, что в Испании все смотрят на осужденного, скорее, как на жертву обстоятельств, а не как на преступника. Почти всегда индивидуальные соображения у испанца доминируют над коллективными правовыми нормами.

Путешествуя в прошлом веке по Испании, В. П. Боткин описывал отношение испанцев к местным грабителям: «...жители горных деревень смотрят на них очень равнодушно и вовсе не расположены наводить сыщиков на след разбойников... Замечательно, что в Испании всякий заключенный в тюрьме находит в народе участие и самое большое снисхождение, и цепь каторжного в Испании вовсе не есть клеймо позора». Почти столетие спустя то же писал Диас-Плаха: «И даже сегодня, когда гвардейцы арестовывают какого-нибудь беднягу в кафе, ропот посетителей свидетельствует о симпатии публики к арестованному и враждебности к представителям власти». Такое поведение испанцев, по мнению Хуана Молья, объясняется рыцарским неприятием доносительства, чувством солидарности с конкретным индивидом, а не абстракцией коллектива, моральными устоями, уважаемыми в этой стране более, чем содействие репрессивным Функциям государства. Другими словами, все дело в персональных оценках, суждениях и представле­ниях испанцев о справедливости и ее соответствии закону.

Наряду с правовым эгоцентризмом и сочувствием к людям, вступившим в конфликт с законом, испанцы проявляют еще и определенное неверие в юридические нормы и процедуры, что отражается, например, на их отношении к законным способам своего волеизъявления. К. Маркс писал об Испании, что во времена республики всеобщее избирательное право не получило должного признания, в этой стране издавна общим правилом всех серьезных оппозиционных партий было воздержание от участия в выборах, а революционные рабочие привыкли считать его ловушкой, орудием правительственного обмана. То же мнение высказывал и М. Пидаль, утверждая, что «испанский народ не воспринял способ выражать свою волю через всеобщие выборы и не стал уважать их. Всем другим способам волеизъявления он предпочел пронунсьяменто». Причем это отразилось даже на семантике этого слова. Оно означает как выска­зывание, волеизъявление, так и восстание, мятеж.

Такой правовой нигилизм становится более понятным с учетом действий самой власти в этой области. В истории страны были моменты, когда законы создавались и отменялись с такой быстротой, что народ терял всякое уважение к ним и еще более утрачивал понятие о законности. В.П. Боткин, например, в середине XIX века писал, что «...в Испании постоянно делают и переделывают конституции — и никто в них не верит; составляют законы — и никто им не повинуется; издают прокламации — их никто не слушает». Испанцы, уставшие от постоянных смен властителей и правительств, начинали мечтать в такие времена о твердой, энергичной власти, которая внесла бы порядок в этот общественный хаос. Но и при «жестком» режиме положение дел оставалось почти таким же. Например, во времена правления генерала Франко, продолжавшегося около четырех десятилетий, в испанском обществе неофициально исповедовался принцип, согласно которому «законодательство является прерогативой диктатора, никому не разрешено оспаривать законы, им издаваемые; никому не позволено участвовать в разработке и проведении в жизнь этих законов; но взамен всем дается фактическое право эти законы не соблюдать».

Своеобразны представления испанцев о государственной власти в их стране. Это своеобразие выражается в психологическом, неосознаваемом отчетливо тяготении испанцев к различающейся по форме, но сходной по сути «сильной» персонифицированной власти, которая в виде монархии или диктатуры характеризует собой значительную часть истории Испании. Объяснение этого находится в историческом прошлом страны. Испанский писатель Хосе Гарсия в своей книге о диктатуре Примоде Ривера отмечает, что вряд лив Европе найдется другая такая страна, как Испания, где прошлое оказывало бы такое влияние на Е;се стороны жизни общества. «В минувших временах можно найти объяснение прихода к власти Примо де Ривера и краха бурбонской монархии, провозглашения республики 14 апреля 1931 года и установления фашистской диктатуры генерала Франко», — пишет он в своей книге.

Особенностью исторического пути Испании было то, что на ее территории в процессе Реконкисты появлялись различные независимые административно-территориальные образования в виде бегетрий, эрмандадов, с одной стороны, и владений сешоров, с другой. Зачастую богатые гранды превосходили кастильских и арагонских - королей по своему богатству и влиянию и даже объединялись против центральной королевской власти. В таких условиях короли были вынуждены опираться на широкие слои населения для подчинения знати и централизации власти. Крестьянство и особенно население городов, испытывая феодальный гнет и страдая от постоянных смут и междоусобиц знатных сеньоров и нуждаясь в более или менее стабильной обстановке для ведения своих дел, поддерживали королевскую власть. Короли, в свою очередь, предоставляли им свое покровительство. расширяли их права и привилегии, освобождали от крепостной зависимости и всякого рода платежей. Такая политика центральной власти была также обусловлена задачами хозяйственного освоения страны и условиями перманентной войны, в которой крестьянство и население городов играли огромную роль.

С объединением Кастилии и Арагона в 1479 г. эта тенденция проявилась с еще большей силой. Уже в первые годы совместного правления «католических государей» Фердинанда и Изабеллы они, при поддержке военной мощи союза городов «Святая эрмандада». направили удар против знати. Одновременно в Кастилии был принят ряд актин, обеспечивающих крестьянам свободное обращение со своим имуществом, облегчавших выкуп на волю, устранявших злоупотребления со стороны феодалов. В Арагоне Фердинанд пытался облегчить положение крестьянства, ограничивая феодальные привилегии и запрещая «дурные обычаи», но постоянно наталкивался на сопротивление могущественной дворянской олигархии. Несмотря на это, ему все же удалось отменить крепостное право в Каталонии.

С учетом вышеизложенных исторических особенностей королевского правления в Испании становится понятным, почему у се жителей за прошедшие века сложились вполне определенные представле­ния о государственной власти. В национальной психологии испанцев закрепилось восприятие сильной, центральной власти как предпочтительной и отвечающей их интересам. Кроме того, сильная королевская власть оказалась связанной с самым блистательным и величественным периодом в истории страны — Реконкистой и последующей колонизацией Нового Спета, когда Испания была великой державой.

Психологическим предпочтением определенного типа власти может быть, например, объяснен тот исторический факт, что при въезде Фердинанда VII 16 апреля 1814 г. в Валенсию «ликующие люди впряглись в его экипаж, словами и жестами выражая свою готовность нести старое иго. Раздавались крики: «Да здравствует неограниченная власть короля! Долой конституцию!..». «В воображении народа король был окружен поэтическим ореолом сказочного принца...». К. Маркс отмечал, что «в силу испанских традиций революционная партия едва ли одержала бы победу, если бы она ниспровергала трон. У испанцев сама революция, чтобы победить, должна была выступить в качестве претендента на трон».

Отчетливо проявляется вышеназванная психологическая особенность в суждениях испанских политиков, общественных деятелей, философов, мыслителей. Доносе Кортес, например, отдавал предпочтение государственному устройству Испании, смысл которого сводится к власти короля, через своих подданных осуществляющего свое повсеместное присутствие. Король при этом царствует над подданными и реально управляет ими. Доносо являлся убежденным сторонником абсолютных и умеренных конституционных монархий. В одной из своих парламентских речей, где он развивал мысль о приближении периода политических диктатур, им, в частности, было сказано: «Речь идет о том, чтобы выбирать между диктатурой восстания и диктатурой правительства ... между диктатурой снизу и диктатурой сверху я выбираю ту, что исходит сверху». В соответствии со своими взглядами на власть он был преданным сторонником королевы Изабеллы III. А его теория «католической цивилизации» во многом оказалась перспективной в Испании XX века, в период установления правыми силами военных диктатур.

Другим сторонником монархической власти являлся Рамиро де Маэсту. Он поддерживал диктатора Примо де Ривера и считал правление Альфонса XIII благодатным для Испании. Маэсту активно выступал в защиту монархии и связывал понятие «испани-дад» с единой монархией, в которую были объединены испаноговоря-щие народы с 1580 г. (год аннексии Португалии) до 1640 г. (дата ее отделения), а в последующий период с двумя полуостровными монархиями (начиная с 0'ткрытия Америки и кончая ее отделением). Он даже собирался посвятить этой теме так и не написанную последнюю часть своей трилогии под названием «Защита монархии».

Маэсту положительно отзывался о книге своего соотечественника Х.М. Псмана «Письма скептику относительно форм правления», где автор, излагая основные принципы монархической доктрины приме­нительно к условиям XX века, поддерживал авторитарный режим Франко, существование института каудильо (вождя) и подчеркивал, что воссоздание монархии отвечает традициям Испании. Рамиро де Маэсту, комментируя содержание этой книги, особенно поддерживал именно последний тезис и добавлял, что монархия Филиппа II опиралась на убеждения всего испанского народа, а современная монархия может опираться лишь на лучшую его часть.

Среди других публикаций этого направления можно назвать вышедшую в 1952 году книгу А. Лопеса Амо «Монархия социальной реформы». Автор представляет монархический авторитарный строй как оптимальный вариант отношений между обществом и государством. Сюда же относится книга Кальво Ссрера «Теория реставрации» (1952 г.), где автор также высказывает идеи о монархической форме государственного устройства.

Психологическая склонность испанцев к сильной персонифицированной власти отчетливо проявилась во времена правления Франко, которое длилось четыре десятилетия. Такая продолжительность сама по себе заслуживает внимания и требует ответа на вопрос, мог ли авторитарный режим, по сути близкий к монархии, столь долго существовать в стране; не имея для этого психологической основы в народе? Франкизм соединил в себе идеи военной диктатуры и монархической реставрации. В 1947 году, например, был принят закон «О наследовании поста главы государства», в тексте которого говорилось, что Испания «...в соответствии со своей традицией провозглашает себя конституированной как королевство». Далее устанавливалось, что главой государства является «каудильо Испании и крестового похода, генералиссимус вооруженных сил» Ф. Франко.

Режим генерала Франко остался в прошлом, но психология испанцев не претерпела сколько-нибудь значимых изменений, продолжая оказывать влияние на образ мыслей и поведение людей. Остается, говоря словами Дионисио Ридруэхо, «вера в сильную власть, традиционное понимание общественного порядка и стабильности».

Еще одной психологической особенностью испанцев, проявляющейся в области их политической жизни, является ярко выраженная корпоративность. Она выражается в объединении испанцев в группы по своим политическим убеждениям, пристрастиям, приверженности той или иной партии. В прошлом веке В.П. Боткин, находясь в Испании, с удивлением отмечал: «Каждая лавка, каждая цирюльня имеет своих посетителей, которые сходятся тут беседовать… Каждая прилежащая кофейня имеет свой политический колорит... Из моих знакомых каждый верен кофейной своей партии, и в каких бы дальних сторонах Мадрита они не жили, каждый приходит непременно в свою кофейную...».

На более высоком же уровне, среди политиков и государственных деятелей в полной мере воплощается в жизнь лозунг «Дай другу даже то, что ему не положено, а врагу не давай даже того, что его по праву». Характеризуя практическую сторону испанской внутриполитической жизни прошлого столетия, В.П. Боткин писал: «...не только каждое новое министерство, то есть каждая торжествующая партия, но просто каждый новый министр непременно отставляет чиновников своего предшественника и помещает на их место других... первый новый министр одним росчерком пера переменяет весь свой департамент». Наш соотечественник отмечал, что все пришедшие к власти партии в Испании исповедовали один и тот же принцип — «Кто не за меня, тот против меня!» и не принимали во внимание ни знания, ни убеждения, ни прошлые заслуги. Об этом же писал К. Маркс: «Устранение ... с различных должностей осуществляется очень быстро. Это, может быть, единственное дело, — подчеркивал он, — которое в Испании совершается быстро.

Как мы видим на примере испанцев, национальная психология является влиятельной общественной силой, которую нельзя не принимать в расчет. Этнопсихологическая наука еще не участвует в решении задач практической направленности, но уже имеет свое видение многих насущных общественных проблем и путей их разрешения. Необходимость дальнейшего развития этнопсихологической науки диктуется потребностями научного осмысления социальных процессов и явлений, в том числе и политического характера, и подразуме­вает дальнейшую разработку этнопсихологической теории, проведение конкретных исследований данной тематики, создание на этой основе банка этно-психологической информации, составление психологической карты мира.