Сознание и политическая система

Инфантильное сознание не различает субъект и объект. Полугодовалый ребенок, например, укусив сам себя, не понимает, отчего ему больно, плачет и продолжает кусать дальше. Аналогичным образом носитель тоталитарного сознания – «идеальный» подданный тоталитарной системы – не делает различий между обществом и властью, проблемы «власть и общество», столь важной в рамках других политических систем, для него просто не существует. Власть и народ в этом случае едины не потому, что они договорились в конкретном вопросе, решив, что их интересы совпадают; в тоталитарном сознании власть и народ едины потому, что они вообще неразличимы, мыслятся как одно нерасчлененное целое, и сам вопрос об их отношениях не возникает. Актуальны иные проблемы: власть и народ против внешнего окружения, власть и народ против внутренних врагов. Тоталитарное сознание верит в абсолютное единство общества, и оно осуществляет эту веру на деле, убивая или объявляя нелюдьми всех, кто не согласен или может быть не согласен с властью. Тоталитарное сознание парадоксально – при абсолютной объективной отрешенности людей от власти, при полной невозможности влиять на действия властей оно поддерживает искреннюю их веру в то, что вождь в каждом своем действии выражает их интересы, чувствуя эти интересы глубже и мудрее, чем могут они сами. Подобное слияние с властью – первый тип отношений власти и общества. Народ не безмолвствует, как в феодальных государствах прошлого, – нет, народ поет, кричит «ура» и рукоплещет казням.

Общество функционирует по принципу «запрещено все, кроме того, что приказано», но принцип этот мешает жить лишь врагам народа, только они хотят чего-то запрещенного и неприказанного. Тоталитарная личность с ее энтузиазмом и скромностью этого не хочет: не ограничивает свои желания, а действительно, искренне не хочет. Все ее отношения с миром развертываются по вертикальной лестнице, восходящей от любого находящегося на свободе члена общества к самому вождю. Соответственно, тоталитарная власть вмешивается и разрушает почти все горизонтальные формы общения людей. Профсоюзы, например, рассматриваются как ненужные и теряют всякое значение, в лучшем случае выполняя функции декорации. Выборы, если они проводятся, превращаются в комедию, разворачивающуюся по строго определенному сценарию – результат их известен заранее с точностью до долей процента. Вторжение в семью, религию, культуру не знает границ. В обстановке тревоги и слежки любые объединения по интересам, имеющим сколько-нибудь существенное социальное значение, быстро приобретают вид подпольной организации и в конце концов их члены оказываются за решеткой.

В XX веке не раз создавались ситуации, в которых политическое поведение власти и политическое сознание общества оказывались резко не соответствующими друг другу. Режим действует прежними тоталитарными методами, не замечая, что его рычаги сгнили и общество живет по иным законам. Бескровные революции, которые произошли в Португалии и Испании, отмечают именно такую ситуацию, по-своему развивавшуюся в Южной Корее, Бирме, Пакистане, Чили. Но революциям предшествовали десятилетия драматического разложения власти. Тоталитарная власть неизбежно входит в противоречие с природой вещей, и рано или поздно – обычно после смерти харизматического лидера – это становится очевидным даже для правящей элиты.

Перед режимами открываются два пути: распад и преобразование. Наши сограждане застали и то и другое. Брежневская эпоха была временем распада, когда лидеры немощными руками цеплялись за последние символы культа власти, а народ смеялся над тем, что для него стало не более чем побрякушками. Но ни власть, ни общество не предлагали политической альтернативы. Отдельные выступления несогласных, при всем их значении, не меняли общее восприятие того, что имеющаяся власть пребудет такой вечно. Ресурсы страны представлялись неисчерпаемыми и, казалось, могли бесконечно оплачивать все то, что задумывало руководство как внутри страны, так и за ее пределами. Власть по-прежнему видела себя тоталитарной, но в разных слоях общества зрели анклавы иных форм политического сознания. Разрушались основы тоталитарной механики, народ и власть больше не были монолитом, а распадались на большие и малые группы, живущие внутренними интересами. Одни пытались игнорировать власть, как, например, интеллигенция. Другие старались освоить и подчинить власть, как деятели теневой экономики.

Государство должно идти на какие-то изменения в собственной организации. Наиболее распространенным, психологически легким для власти путем является смягчение, известное послабление режима. При этом структура власти сохраняется, аппарат подавления держится в боевой готовности, но используется в значительно меньших масштабах. В последние годы режима Франко в Испании говорили, что положение в стране, как на дороге, когда полиция установила ограничение скорости, но не штрафует за его превышение. Граждане спокойно и привычно нарушают правила, но все виноваты и в любой момент могут быть наказаны.

Такой способ трансформации режима быстро демонстрирует свою неэффективность. Чувствуя слабость власти, активизируются различные антисоциальные группы, возникает мафия, бурно развивается теневая экономика и т. д. Противоречие между законом, по которому «ничего нельзя», и повседневной практикой, убеждающей, что «все дозволено», провоцирует на проверку реальных границ запретов. Это периодически толкает власть на защиту своего престижа, демонстрацию силы: в самосознании власти она еще остается тоталитарной, противодействие ей – оскорбление. Так среди всеобщего послабления возникают вдруг признаки прошлых суровых времен.

Теряя последние рычаги, власть огрызается непоследовательными, бессмысленными, жесткими мерами, какими были судебные процессы над диссидентами и директорами, бросающие сегодня специфический свет на все послесталинские десятилетия. При всем том, что различало, скажем, Иосифа Бродского и Ивана Худенко, оба они, как и тысячи других пострадавших, пытались просто заниматься своим делом, выделить узкую область компетенции, в которой могли бы реализовать себя помимо власти. Курчатову, Королеву, Туполеву это удалось, тут государство признало полезность их профессиональной независимости и пошло на локальные отступления от тоталитарной идеи. Всем тем, кто не претендовал, что их талант даст власти победу в будущей войне, нечего было рассчитывать на признание их профессионального достоинства.

Все это можно описать как процесс постепенного разложения тоталитарной власти и вытеснения ее иным типом власти – авторитарным. В отличие от тоталитарной, авторитарная система, обеспечивая любым путем, в том числе и прямым насилием, политическую власть, не допускает в сфере политики никакой конкуренции, не вмешивается в те области жизни, которые не связаны с политикой непосредственно. Относительно независимыми могут оставаться экономика, культура, отношения между близкими людьми. Личная независимость, в известных пределах, не рассматривается как вызов существующей системе правления. Поэтому в авторитарных системах люди, в принципе, имеют возможность выбирать между различными центрами влияния или конкурирующими друг с другом мафиями. В тоталитарной системе мафии невозможны, точнее, вся она представляет из себя одну огромную, победившую конкурентов мафию. Авторитарное общество в своем доведенном до логического конца варианте построено на принципе «разрешено все, кроме политики». Власть отказывается от несбыточных претензий на полный контроль и выделяет лишь несколько зон, в которых оставляет управление за собой: это собственная безопасность, оборона, внешняя политика, социальное обеспечение, стратегия развития и пр. Экономика, культура, религия, частная жизнь остаются без отеческого внимания. Такая организация власти, в наиболее чистом виде, существовала до недавнего времени в Южной Корее и в Чили, постепенно она устанавливается в Китае. Авторитарные режимы оказываются устойчивыми, им удается сочетать экономическое процветание с политической стабильностью, и на определенном этапе общественного развития сочетание сильной власти со свободной экономикой является весьма эффективным.

В нашей стране переход от тоталитарного к авторитарному режиму правления постепенно происходил – а кое в чем еще происходит – в течение всех десятилетий после 1953 года, но символом этих изменений стал приход к власти Ю.В. Андропова. Как специалист, он вряд ли заблуждался в истинном отношении народа к власти. Любви нет, и не стоит ее добиваться – достаточно требовать послушания. Тональность идеологии стала меняться. Политическим идеалом власти стал профессионализм. Каждый должен заниматься своим делом. Честное и точное выполнение должностных инструкций лучше всякого энтузиазма поможет подъему страны. Специалисты нужны и в управлении страной, и в писании картин, и в науке, и в разведке. Все наши беды от некомпетентности, коррупции и безделья.

Само по себе признание ценностей профессионализма было шагом вперед по сравнению с орденоносной бездарностью прежнего руководства. Это было понято и с надеждой принято обществом. Хорошая работа стимулировалась, однако, мерами, которые диктовались профессионализмом в области репрессий и полным дилетантизмом в политике. Массовые проверки того, кто и чем занимается в рабочее время, стали образцом активной некомпетентности власти. В том же духе оказались выдержаны и позднейшие плоды: «Указ о нетрудовых доходах» и антиалкогольное законодательство.

Авторитарное общество порождает глубокую пропасть между народом и властью, причем любых возможных мостов через эту пропасть чуть ли не в равной мере избегают и государство, и общество. Важнейшим феноменом авторитарного сознания является массовое отчуждение от власти. Для тоталитарного сознания отчуждение не характерно – люди сливаются с властью и идентифицируются с лидерами, либо становятся нелюдьми. Вместе с отчуждением авторитарный режим порождает характерные чувства недоверия, тревоги, апатии и даже отвращения к действиям власти. Всякие, даже разумные, решения вызывают скепсис и горькую усмешку. Отчуждение от политики связано с подавлением некоторых базовых человеческих потребностей и, как таковое, обязательно ведет к компенсаторным действиям. Алкоголизм, ставший образом жизни миллионов, был одним из побочных следствий отчуждения от политики.

Авторитарный режим формирует новую интеллигенцию, которая уже не боится заниматься своим делом, но больше всего на свете не любит политику. Политика – грязное дело. Как говорил герой А.П. Чехова, порядочные люди в политику не суются. Мандельштам сказал: «Власть отвратительна, как руки брадобрея». Одни интеллигенты, продолжающие сотрудничать с властью, практиковали разлагающее их двоемыслие: лицемерие на собраниях было платой за возможность заниматься своим делом. Другие, имевшие мужество отказаться от сотрудничества, работали дворниками и шоферами и реализовывали себя в неофициальных социальных структурах – невидимых колледжах, артистических кафетериях, самиздатовских журналах второй культуры. Всех их объединяло глубокое неприятие политики. Даже диссиденты разделяли это общее чувство. Сергей Королев, проведший 12 лет в лагере и ссылке за редактирование «Хроники текущих событий», важнейшего политического органа эпохи, говорит: «Лично мне и некоторым из хорошо мне известных правозащитников свойственно неистребимое интуитивное отвращение к политике».

Политическим идеалом авторитарного сознания являются независимость и профессионализм. Независимость – в пределах существующих законов, узаконивающих бесправие. Профессионализм – не обязательно на работе, в рабочее время надо пить чай и дружить с начальством. Все это ведет к половинчатости, расщепленности авторитарного сознания, беспомощному стоицизму. Интеллигентский уход от политики в проблемы духовной жизни делает интеллигенцию еще более зависимой, а власти – еще менее компетентными. Уклонение обеих сторон от участия в общественном диалоге, шедшее с двух концов разрушение всех формальных и неформальных каналов обратной связи, дорого обошлись нашему обществу. Интеллигенция состоит из людей, обязанных видеть, думать, предупреждать, и они, наряду с властью, несут ответственность за состояние нашего общества. К сожалению, интеллигенция оказалась подвластна суевериям тоталитаризма и не сумела избавиться от них с переменой режима. Более того, многие из нас даже не почувствовали этой перемены. Некоторые не чувствуют ее и сегодня.

Между тем иллюзии рассыпались быстрее, чем могли ожидать самые свободные от них люди. Одновременно с крушением слабеющей веры в бессмертие вождей, проверке реальностью подверглись и вера в безграничность ресурсов власти, и вера в ее справедливость и могущество, и вера в бесконечное, воистину чудесное терпение народа. Война в Афганистане, исчерпание дешевого сырья, серия катастроф, коррупция, всеобщие признаки экологического кризиса вернули нас на землю со скоростью пикирующего самолета. Ответом были изменения внутри КПСС и бурный рост общественных движений экологического, национального, политического порядка.

В течение нескольких лет произошли серьезные изменения политического сознания. Политика явилась из небытия и сразу стала делом, интересным для всех. Ограничения на подписку в 1988 году взволновали людей больше, чем дефицит продуктов. Расписаться под коллективным письмом в газету или в орган власти из неслыханного и очень рискованного дела стало заурядным событием. Митинги собирали сотни тысяч людей. Политика заполняет газеты и телепрограммы, отодвинув на десятое место спорт и все то, что раньше было на первом. Политизируется все: экономика, искусство, экология, право. Многолетняя политическая засуха сменилась бурным весенним половодьем.

На смену авторитарному обществу и авторитарному типу сознания приходит нечто принципиально новое. В поставторитарном, обществе возникает феномен, отсутствующий в авторитарной и тоталитарной системах,– общественный диалог. Это такое взаимодействие разных индивидов, групп и институтов в поле общественного сознания, в котором каждый партнер относится к другому как к субъекту, признавая его ценность, право на существование и независимость. Тоталитарная власть, превращающая все вокруг себя в единого субъекта, изъясняется монологами. Диалог здесь просто не с кем вести, он невозможен и не нужен, все равно что игра в шахматы с самим собой. Авторитарная власть тоже не допускает диалога, строя стену между собой и обществом. Дела общества не интересуют власть, дел власти чурается общество.

Поставторитарное общество ведет прямой и непрерывный диалог с властью. В диалоге преодолевается и слияние партнеров, и их отчуждение. Диалог ведут те, кто знает, что партнер – другой, но не чужой. Его позиция важна и заслуживает внимания.

Поставторитаризм, однако, не означает демократии. Общественный диалог может быть организован по-разному. Одна власть – назовем ее преддемокра-тической – позволяет обществу и разным социальным группам влиять на принимаемые решения.

Демократическое общество само выбирает носителей власти и через них – тот или иной вариант решения. Итак, слияние, отчуждение, влияние, выбор – такова эволюция отношений к власти.

Системообразующим звеном политической культуры субъекта политики является его самосознание, обеспечивающее познание себя и отношение к себе как к субъекту политической деятельности и взаимоотношений, личности и индивидуальности. Формирующийся комплекс «Я-политик» представляет собой знание о себе («Я-образ» и «Я-концепция») и самоотношение. Знание о себе, или содержательная часть комплекса «Я-политик», является совокупностью образов, представлений, понятий о своих личностных чертах, способностях, мотивах и других психических образованиях, а самоотношение представляет собой относительно устойчивое чувство, пронизывающее самовосприятие и «Я-образа» и характеризующее степень развитости потребностей в творческой политической деятельности. Комплекс «Я-политик» обладает такими свойствами, как: чрезвычайная устойчивость; постоянное нахождение в сфере сознания; абсолютное доминирование; активное подкрепление как целостности.

Политический менталитет политика представлен в структуре его политической культуры как содержательный компонент, характеризующий те обшие и существенные признаки, которые определяют его самостоятельное стремление к активному саморазвитию и наращиванию креативного (творческого) потенциала, инициативное обогащение во взаимосвязях с другими социальными субъектами и на этой основе культивирование своего стиля политической деятельности как профессионала избранного дела. Иначе говоря, менталитет – это выраженность осознания, осмысления, готовности и подготовленности человека реализоваться как субъект политики. Такая его интегративная особенность политика проявляется в его политической позиции, деятельности, поведении и в других реальных взаимосвязях и отношениях. Она может быть достигнута им, если будет ясно пониматься сущность политики и собственной роли в ее проведении на основе целостного использования наиболее приемлемых продуктивных модели, алгоритма и технологии достижения политических целей.

Современное состояние российского общества поставило каждого человека – политика любого уровня, госчиновника, бизнесмена, иного профессионала или обывателя – в условия обязательного переосмысления своего места и роли в реальной жизнедеятельности. Объективно возникает потребность в овладении социально ориентированным мышлением для того, чтобы всесторонне анализировать, планировать, осуществлять, оценивать и совершенствовать свою роль, в том числе политическую миссию в социальной практике.

Опираясь на концепцию субъекта в политике, разработанную на основе идей А.В. Брушлинского, Л.С. Выготского, С. Московичи, С.Л. Рубинштейна, П.К. Фейерабенда и других исследователей, в структуре менталитета политика представлена целостная концепция «Я-политик». В ней компонент осознания субъектности непосредственно связан со сформированностью самого политика. Эта концепция детерминирует особенности восприятия, понимания, принятия и реализации самобытными моделью, алгоритмом и технологией политической задачи.

Таким образом, менталитет субъекта политики обусловливает самореализацию человека в ней в едином лице не как автократа (для подчиненных) и исполнителя (для вышестоящих автократов), а как активного творца своего дела. Освоенные культурно-исторические, социально-психологические, личностно-профессиональные, половозрастные и другие качества определяют самобытность менталитета конкретного субъекта политики. С другой стороны, общая цель, регламентации и особенности «измерений» политической сферы придают менталитету конкретного субъекта политики общие основания, в соответствии с которыми проявляется индивидуальная ментальность. Все это проявляется в стиле политической активности, прежде всего в политическом поведении субъектов политики.

Психологическая характеристика политического поведения отражает проявление сознания и менталитета политика в его поведении.