Тема 6. Френсис Гальтон и Вильгельм Вундт - основоположники экспериментальной психологии

Достижения этого направления и стали основой для первой эксперимен­тально-психологической программы, выдвинутой Вундтом. Второе направле­ние выросло из эволюционного учения Дарвина, произведшего, как известно, глубокие преобразования в науках не только о жизни, но и о человеке. Лиде­ром третьего направления был другой англичанин - Галътон. Ему психология обязана введением и разработкой статистических методов в связи с исследова­нием проблемы индивидуальных различий между людьми. Четвертая линия уходит корнями в изучение психоневрозов и гипнотизма. Оно велось преиму­щественно французскими неврологами. И, наконец, пятое направление было создано "отцом русской физиологии" Сеченовым, который выдвинул новую систему психологических идей, опираясь на преобразованное им рефлекторное учение. Каждое из этих направлений внесло свою лепту в разработку тех категорий, которые, превратив психическую реальность в предмет научного позна­ния, определяют и мышление современного исследователя.

Начнем с физиологии органов чувств, вскрывшей неотвратимую при­чинную зависимость субъективных феноменов (ощущений) от объективных условий их появления в сознании - условий физических и органических. Большая роль в исследовании этой зависимости принадлежала Герману Гельмголыгу (! 82! -1894).

В 1847 г. двадцатишестилетний военный хирург Гельмгольц зачитал в берлинском Физическом обществе статью, содержавшую математическую формулировку закона сохранения энергии. Закон приводил в единую причин­ную связь все многообразие процессов не только в неорганической, но и в жи­вой природе. По витализму - идеалистическому учению, согласно которому живым телом движут особые, неуловимые для физики внутренние силы, был нанесен удар. Доказывалось, что организм черпает энергию извне и в нем са­мом ничего нет, кроме превращений различных видов энергии. Значение за­кона, сформулированного Гельмгольцем (и почти одновременно с ним Майером и Джоулем), для физиологии было огромно. Если организм - энергетиче­ская машина, то единственный путь его научного изучения - приложение фи­зико-химических методов и понятий. Вдохновленный верой во всемогущество физико-математических методов, Гельмгольц применил их и к таким тонким органам, как органы зрения и слуха.

Исходя из того, что ощущение представляет собой результат причинного воздействия раздражителя на орган чувств, Гельмгольц был поставлен перед необходимостью объяснить, каким образом оно способно что-либо сообщить о свойствах вызвавшего его предмета.

Вслед за своим учителем Мюллером Гельмгольц считал каждый орган чувств своеобразной системой, заряженной "специфической энергией". Учение о "специфической энергии" утверждало, что ощущение цвета, звука и т. д. по своему содержанию не что иное, как разряд энергии, дремлющей в нервном волокне, а не отражение объективных свойств предмета. Ложное теоретическое истолкование фактов привело, в конечном счете, к так называемому "физиоло­гическому" идеализму, согласно которому чувственный мир - это мираж, соз­данный нашей нервно-психической организацией.

Пытаясь связать ощущение с внешними условиями и не отказываясь от мысли, будто оно заложено в независимой от этих условий структуре органа, Гельмгольц выдвигает теорию символов, или знаков. Ощущение, согласно этой теории, указывает на предмет, подобно тому как имя - на человека. Имена не похожи на обозначаемые вещи, но позволяют их различать.

Вместе с тем в противовес теории нативизма, полагавшей, будто образ, на­пример, пространства, пространственных отношений, в которых воспринимаются вещи, изначально "запрограммирован" в органе чувств, Гельмгольц, апеллируя к фактам, доказывал его опытное происхождение. Эта концепция ввела в обиход две гипотезы, ставшие предметом длительных споров среди физиологов и философов: гипотезу о "бессознательном выводе" и гипотезу об "ощущениях иннервации". Первая возникла из необходимости объяснить такие, например, факты, как посто­янство воспринимаемой величины предметов на различных расстояниях. Требова­лось истолковать эти факты с позиций натуралиста, не обращаясь к гипотезе об уме или сознании, а исходя из действий телесного механизма как такового. Когда изменяется расстояние, на котором расположен предмет, меняется по законам оп­тики и его изображение на сетчатке. Но одновременно изменяется и напряжение глазных мышц, приспосабливающих глаз к ясному видению. Зрительный аппарат каждый раз как бы делает вывод: "если, то" - а это уже настоящая логическая опе­рация. Производится же она не умом как беспричинной сущностью, а зрительной системой, притом в отличие от абстрактного человеческого мышления - бессозна­тельно. Для ее производства необходим опыт, предполагающий мышечную двига­тельную активность. Поскольку же человек может управлять работой своих мышц произвольно, то должны, по Гельмгольцу, существовать особые ощущения, кото­рые сопровождают усилие, создающее мышечное напряжение. Он назвал эти ощущения иннервационными.

Таким образом, точные эксперименты, а не умозрительные соображения вынудили его признать важность психического фактора и недостаточность чис­то физиологических объяснений. Роль этого фактора выступила, в положении о знаковой природе чувственных образов, в гипотезах об иннервационных ощу­щениях, регулирующих работу мышц, о бессознательных умозаключениях. В этих положениях по-своему отразились реальные особенности психической дея­тельности, требующей для своего описания собственных категорий, которых нет в составе физиологического мышления. Мы имеем в виду две категории - чув­ственного образа и действия. Если бы внешний объект был представлен в орга­низме только в виде потока импульсов, возникших в результате его воздействия на нервную систему, то можно было бы ограничиться физиологической схемой. Если бы ответная реакция свелась к сокращению мышцы, но опять-таки выхо­дить за пределы физиологии не было бы необходимости. Однако опыт принудил Гельмгольца покинуть эти пределы и выработать представление о том, что внешний стимул порождает в нервной системе не только молекулярные процес­сы, но и чувственные знаки, позволяющие различать объекты окружающей сре­ды. Опыт же привел и к выводу о том, что работой мышцы может управлять не только внешнее раздражение, но и внутреннее стремление. Оба вывода свиде­тельствовали, что физиолог столкнулся с новой действительностью, для позна­ния которой нужны новые средства. Однако категория образа выступила у Гельмгольца не в виде отображения, а в виде знака, категория же действия - в виде спонтанного импульса, исходящего от субъекта, а не детерминированной условиями жизни активности. И то и другое говорило о том, что психическая реальность преломилась в теоретически неадекватной форме. В. И. Ленин в ра­боте "Материализм и эмпириокритицизм" указал на противоречивый характер гельмгольцевской теории символов. С одной стороны, она рассматривает цвета, звуки, запахи как результат воздействия на нервные приборы внешнего материального источника. С другой стороны, она утверждает, что подобное воздей­ствие производит знак, а не образ, что между источником и его психическим эффектом подобия нет. А это неизбежно ведет к агностицизму. Что касается вы­водов Гелъмгольца о способности субъекта к имманентной чувственной регуля­ции, то они были подсказаны "голосом интроспекции", субъективным впечатле­нием, а не объективным анализом.

Дальнейшее развитие науки отчленило продуктивное в гельмгольцевском учении от не выдержавшего испытания временем. Представления, со­гласно которым орган ощущений не только воспринимает внешние импульсы, но и обучается построению чувственных образов, что мышца играет в этом ог­ромную роль, что она совершает операции, сходные с мыслительными,- все это вошло в фонд современных психологических идей.

К работам Гельмгольца, способствовавшим становлению психологии, относится также изучение скорости проведения нервного импульса. Среди фи­зиологов в ту пору было принято считать, что скорость эта чрезвычайно ве­лика. И. Мюллер, например, полагал ее близкой к скорости света.

Гельмгольц в 1850 г. взялся за экспериментальное изучение этого вопро­са. Он раздражал слабым электрическим током двигательный нерв лягушки на различном расстоянии от мышцы, сокращения которой записывались на изо­бретенном им приборе - вращающемся цилиндре (кимографе). Зная расстояние между раздражаемыми пунктами, он определил, исходя из различий во време­ни мышечной реакции, скорость прохождения процесса возбуждения. Она со­ставила около 25 метров в секунду, т. е. была несравненно меньше указанной в "Учебнике физиологии" Мюллера. От лягушки Гельмгольц перешел к че­ловеку. Испытуемый, по его инструкции, должен был отвечать на электриче­ский удар каким-нибудь условленным движением, которое опять-таки записы­валось на кимографе.

Гельмгольц ставил сугубо физиологическую цель. Он имел в виду нервный, а не психический процесс, прохождение импульса по проводнику, а не возможно более быстрый ответ на раздражитель. Но переходя от нервно-мышечного препа­рата лягушки к человеку, он уже оказывался на почве психологии. Ведь скорость проведения нервного импульса человека определялась исходя из того, с какой бы­стротой он производит по указанию экспериментатора (а стало быть, руководству­ясь осознанной целью) двигательную реакцию, т. е. совершает действие, а действие это уже категория психологическая. Не удивительно, что результаты измерений сильно варьировали. Здесь сказалось влияние множества уже не только физио­логических, но и психологических факторов.

Изобретенная Гельмгольцем экспериментальная схема, не пригодная для определения скорости сложных процессов нервной системы человека, ока­залась, однако, средством измерения времени реакции человека на внешний раздражитель. Исследования в этом направлении были продолжены голланд­ским физиологом Францем Дондерсом (1818-1889). Дондерс полагал, что на пути от внешнего сигнала к двигательному ответу на него совершается работа

нервных узлов (ганглиев), служащих органами представления и воли. Время же этой работы (образующей психическое звено) может быть измерено путем ус­ложнения заданий испытуемому. Варьируя их (например, требуя от испытуе­мого, чтобы он при предъявлении нескольких раздражителей реагировал толь­ко на один из них или чтобы на разные стимулы он давал различные двигатель­ные ответы), можно, предположил Дондерс, измерить время, поглощаемое та­кими актами, как различение (раздражителей) и выбор. Получаемая разность во времени показывала скорость различных психических процессов. Главная публикация Дондерса об этих опытах так и называлась - "Скорость психиче­ских процессов" (1868), именно психических, а не физиологических.

Опыты по определению времени реакции проводились в различных ва­риантах многими физиологами, взявшимися тем самым за психологическую тему. Значение этих опытов для психологии было двоякое - методологическое и конкретно-научное.

В методологическом плане они разрушали представления о мгновенно действующей душе. Они показывали, что психическое есть процесс, который, подобно материальным процессам, совершается во времени и может быть из­мерен. Поскольку же его течение предполагает целостность нервной ткани, он должен также трактоваться как совершающийся в пространстве. Стало быть, удар наносился и по учению о непространственности души.

В конкретно-научном плане опыты по определению времени реакции да­ли сильный толчок развитию экспериментальной психологии. В дальнейшем выяснилось, что скорость реакции (наряду с двигательной реакцией в качестве индикатора была использована речевая) зависит от множества переменных -внимания, установки и т. д. Эксперимент вскрывал все новые и новые момен­ты. Но канва, на которой появлялись эти новые психологические узоры, была выработана в основном в лаборатории Дондерса. Он воспринимался всеми как физиолог, сам считал себя таковым и публиковал свои исследования о времени реакции в физиологическом журнале. Однако объективно он внес вклад в фор­мирование психологии, среди методов которой определение времени реакции стало одним из основных.