Проблема бессознательного

Возможно, что некоторых из вас несколько смутило чтение последних страниц. Следует понять, что, подчеркивая личностные цели в качестве отличительного признака мотивации, я придерживаюсь следующей позиции: то, что не может быть отражено в сознании человека как нечто им желаемое, в действительности не имеет мотивационного смысла. То есть речь идет о феноменологии мотивации. Если человек говорит, что он чего-то хочет, то нам как персонологам следует согласиться, что он этого хочет. Это должно показаться насилием над теми из вас, кто верит в бессознательную мотивацию, поскольку такая точка зрения требует по определению, чтобы существовали некие цели, к которым человек стремится, но которых он не осознает. В 5-й главе я уже представлял серьезное эмпирическое доказательство существования защит, по крайней мере у некоторых людей, и пытался перевести теорию защит в нечто более приятное разуму, иными словами, я соглашался с тем, что бессознательные процессы существуют. Вы могли бы сделать вывод, что я просто непоследователен, принимая и позицию, занятую мною на нескольких последних страницах. Поспешу уверить вас в обратном.

Необходимо лишь, чтобы личностная цель была однажды осознана. Если это условие имело место, то вы уверены, что имеете дело скорее с истинной личностной целью, чем с некой целью, попросту вменяемой личности персонологом. Но личностная цель, будучи вначале осознанной, вовсе не должна таковой и оставаться. Если она провоцирует личностный конфликт (например, я очень хочу обнять маму, но если я это сделаю, отец рассердится и накажет меня), то она может вызвать защиту и, следовательно, выпасть из сознания. Я вполне допускаю, что личностная цель, вызывающая защиту, поскольку она провоцирует личностный конфликт, может продолжать влиять на поведение, даже если более не является доступной сознанию. В поведении, испытывающем такое влияние, все еще будут наблюдаться принятие решений и инструментальные последовательности действий, хотя все это может быть несколько хуже организовано из-за отсутствия осознанной оценки преследуемой цели. В чем я сильно сомневаюсь, так это в том, что так называемые органические потребности являются бессознательными мотивами. Уточню, что я исключаю такую возможность только потому, что я уверен в том, что эти органические потребности носят чересчур общий, всеобъемлющий и универсальный характер, чтобы когда-либо достичь психического представления в качестве личностных целей, а не потому, что я не верю в неосознаваемую мотивацию. Если нечто никогда не было личностной целью, вряд ли оно может вызывать защиту.

На самом деле я думаю, что моя точка зрения весьма близка к реальным намерениям Фрейда, допустившего наличие некоторых семантических разногласий и определенную путаницу в своих рассуждениях. Фрейда интересовали в основном бессознательные мотивы, которые, по его мнению, были бы осознанными, если бы не действие защит. Эти бессознательные мотивы, по-видимому, близки к тому, о чем я веду речь. Но Фрейд делал также периодические и, по моему мнению, натянутые ссылки на ту часть бессознательного, которая никогда не была и никогда не могла быть осознанной. Он полагал, что это могло бы быть коллективное или расовое бессознательное, выделяемое Юнгом. Фрейд не всегда был уверен в том, что оно действительно существует в психике таким образом, каким бессознательное должно бы, по его мнению, существовать. Я полагаю, что знаю, к чему подбирался Фрейд. Мог ли он не признавать, хотя бы предварительно и приблизительно, что наиболее универсальные, общие органические потребности не достигают психической репрезентации в качестве целей, даже если они действительно оказывают значительное влияние на поведение? Я полагаю это правдоподобным, потому как в конце концов действительно мало толку говорить о бессознательном, которое никогда не было и никогда не может быть осознанно, как о чем-то, все-таки присутствующем в психике. В любом случае, я полагаю, моя позиция относительно мотивации не наносит особо большого урона понятию бессознательной мотивации в психоаналитическом понимании. И конечно же, она еще меньше противоречит прочим теориям личности, использующим понятие защит, поскольку они гораздо менее конкретны относительно обязательного содержания конфликтов, нежели психоаналитическая теория.

Однако вы должны признать, что, даже если принятие моих взглядов делает мотивацию периферической характеристикой, приводя к выводу, что не все поведение мотивированно, точно так же оно приводит к пониманию, что не все поведение имеет компонент бессознательной мотивации. Первичные действия, исходящие из личностной цели, вытесненной из сознания защитами, можно рассматривать как мотивированные бессознательно. Этот вывод хорошо согласуется с обсуждением в 5-й главе защитных реакций, в результате которого мы установили, что не всякое поведение является оборонительным. Но принятие такого вывода потребует некоторых перемен в образе мысли тех, кто придерживается психоаналитических концепций. Некоторые из них верят, что все поведение, по крайней мере частично, определяется бессознательной мотивацией. Пожалуй, стоит признать, что все поведение вполне могло бы быть в самом общем плане подвержено влиянию органических потребностей максимизации удовлетворения инстинктов при минимизации наказания и вины, даже если точное объяснение частных аспектов так или иначе наблюдаемого поведения будет получено главным образом с помощью периферических конструктов, лишь иногда включающих бессознательную мотивацию. В действительности то, что я предлагаю, хорошо согласуется с исходными теоретическими намерениями Фрейда, а именно с объяснением странностей и парадоксов поведения.

Как указывает Петерс (1958), Фрейд хотел объяснить оговорки, сны, гипнотические расщепления личности, и это явным образом окрашивало развитие им понятия бессознательной мотивации. Другими словами, Фрейд развивал понятие бессознательной мотивации – чтобы объяснить то, что люди сделали или не сделали, но для чего они не имеют адекватного объяснения. Эти явления были совсем неслучайными, как было принято считать, поскольку люди, с которыми они происходили, испытывали неудовлетворение от своей неспособности понять их, а сами эти явления были столь направленными и предсказуемыми, что казались мотивированными. Петерс (1958) особенно подчеркивает это. Если бы Фрейда убеждали объяснения, которые люди могли дать этим странностям своего поведения, он бы никогда не разработал понятия бессознательной мотивации. Из этого Петерс делает вывод, что лишь тогда, когда даваемое человеком объяснение его поведения не убеждает нас, нам следует рассматривать возможность наличия бессознательной мотивации. Это то, что сделал бы Фрейд, и то, что следует делать нам.

Итак, представьте себе, что мы видим, как человек внезапно останавливается посреди дороги, меняет свое направление и переходит на другую сторону улицы. Если мы спросим его, почему он так сделал, он ответит, что заметил табачную лавку на другой стороне улицы и пошел к ней, так как ему нужен был табак. Здесь нет ничего, что могло бы удержать нас от признания этого убедительным. Это поведение направленное, и оно соответствует личностной цели, которую человек осознает (то есть покупке табака). Здесь нет ничего, привлекающего к объяснению понятия бессознательной мотивации. Здесь нет странного. Но представьте себе точно такую же ситуацию, кроме того, что человек не перешел, а перебежал на другую сторону. Если бы он дал нам то же самое объяснение, мы бы не поняли, почему же он бежал. Если бы поблизости не было машин и если бы магазин явно не заканчивал свою работу, эта пробежка была бы странной. Если бы человек не мог нам ничего сказать, помимо того, что он хотел купить табак, мы могли бы заподозрить, что его действия были (по крайней мере, частично) подвержены бессознательной мотивации.

Мне кажется, что принятая мною точка зрения на мотивацию имеет преимущество по сравнению с традиционным пониманием бессознательной мотивации в том, что возвращает нас именно к тому, что подразумевал Фрейд. Бессознательная мотивация является объяснительным конструктом, который следует применять лишь тогда, когда он кажется релевантным, то есть когда собственный отчет человека о своих целях неубедителен в качестве объяснения его поведения. Такое использование понятия бессознательной мотивации менее уязвимо с точки зрения разума, чем то, которое представляет все поведение неким выражением бессознательной мотивации. Последний подход представляется мне понятным только тогда, когда теоретик видит людей насквозь, либо может убедить их, что он знает их лучше, чем они сами, либо сделать их пессимистичными и подозрительными к себе и другим.

Схемы

Таким образом, я занял позицию, когда для описания периферического раздела теории личности будет резонным использовать два типа объяснительных конструктов – мотив и черту. Принимая данную позицию, я практически воспроизвожу позицию Мак-Клелланда. Но как быть с его понятием схемы? Не является ли и оно тоже полезным компонентом периферического уровня рассуждений? Вспомните, что я отстаивал включение понятий мотива и черты постольку, поскольку они казались полезными для объяснения двух различных категорий наблюдаемого поведения – направленного и повторяющегося. Если мы чувствуем, что подразделение всего поведения на направленное либо повторяющееся исчерпывающе, то понятие схемы оказывается ненужным. В конце концов, что оно нам дает? Но если мы чувствуем, что такая дихотомическая классификация поведения недопустима, чтобы не насиловать наше ощущение того, что происходит в нашей жизни и в жизни окружающих нас людей, мы можем найти дополнительную категорию классификации весьма полезной. И тогда, возможно, понятие схемы покажется нам неплохим объяснительным принципом.

Помня об этом, рассмотрим понятие схемы более детально. Мак-Клелланд определяет схемы как когнитивные карты или единицы, непосредственно конкретизирующиеся в форме ценностей и социальных ролей. Кроме того, он полагает, что схемы представляют собой скорее коллективный (культуральный), а не личный уровень опыта. Он исследовал различие между поведением, предполагающим преследование личных целей, и поведением, предполагающим преследование или поддержку общественных целей. В конце концов, чем же еще являются ценности и социальные роли, кроме как взаимным согласием по поводу стандартов поведения в сообществах людей? Мак-Клелланд предлагает использовать конструкт мотива для объяснения поведения, направленного на достижение личностных целей, а понятие схемы – для объяснения поведения, направленного на достижение или отстаивание общественных целей. Когда человек действует, чтобы быть социально адекватным или моральным, его действия определяются чувством социальных ролей и ценностей, которое он усвоил из культурной среды. Когда же он действует, чтобы достичь цели, которая связана с его собственным продвижением или удовлетворением, его действия определяются мотивами. А когда он действует автоматически, не отражая окружающее, его действия определяются его чертами.

Что изменится в нашей концепции разделения поведения на направленное и повторяющееся, если мы попытаемся ввести туда понятие схемы? В основном детерминированное схемой поведение будет направленным по своей природе. Оно будет характеризоваться теми же качествами разумного функционирования, которые присущи мотивированному поведению, а именно принятием решений и гибкой подстройкой инструментальных действий под конкретные характеристики окружающей среды. Но достигаться при этом будет такая цель, которую члены релевантного сообщества считают важной и ценной в плане отношений между людьми. Цель мотива не определяется консенсусом, так же как и сама она не регулирует групповое поведение.

Детерминированное схемой поведение по своей природе не является повторяющимся. Чтобы увидеть это, возьмем в качестве примера благородство. Человек может вести себя благородно без всякого намерения к этому, другими словами, автоматическим, повторяющимся образом, либо он может активно и вполне осознанно пытаться действовать благородно. В первом случае мы будем наблюдать благородство как черту, в то время как во втором – схему благородства. Может также случиться, что кто-то будет активно пытаться быть благородным, имея мотив благородства, но это возможно лишь в такой культуре, которая не считает благородство ценностью или ролевым стандартом. Если вы можете признать возможность анализа поведения на основе двух широких категорий поведения, называемых повторяющимся и направленным, при том, что категория направленного поведения подразделяется на связанное с личными целями и на связанное с целями общественными, то вы можете сделать вывод, что полезно будет включить в теории периферии личности понятия черты, мотива и схемы.

Периферические теории, использующие лишь одно понятие либо даже два понятия, не столь сильно преуспевают в ясности, точности и всесторонности, как теории, использующие все три понятия. Это особенно верно тогда, когда теория специфически ограничивает рассмотрение поведенческих категорий числом менее трех вышеупомянутых категорий. Поэтому, когда теория согласованности Келли использует лишь когнитивный объяснительный конструкт и толкует поведение так, как если бы оно было лишь немного большим, чем умственная деятельность, у нас может остаться чувство незавершенности, поскольку рассмотрено не все, что является важным в поведении. В действительности, однако, многие теории личности содержат в себе зачатки той триадической характеристики периферии, которую я отстаиваю. В психоаналитических теориях, таких, как теории Фрейда, Эриксона и Мюррея, имеется не только ид, но также и суперэго. Содержание суперэго составляют в основном социальные цели. Процесс удовлетворения ид и умиротворения суперэго может привести теоретика к включению в концепты периферического уровня как понятия мотива, так и понятия схемы. Однако довольно интересно, что две из трех данных психоаналитических теорий используют лишь понятие черты, которое является наименьшим предсказателем существования ид и суперэго из рассмотренных нами трех предположений относительно ядра личности! Но, рассматривая список того, что эти теоретики называют чертами, несложно представить себе их переквалификацию в черты, мотивы или схемы. Точно такая же возможность переквалификации существует и в других теориях, особенно в теориях Фромма, Маслоу и Роджерса.