К. Абрахам. Исследования о самой ранней прегенитальной стадии развития либидо

I

«Три очерка по теории сексуальности» появились впервые в 1906 г. В них Фрейд дал синтетическое изложение своих взглядов по вопросу о сексуальности в детском возрасте, и это изложение мы и сегодня вправе считать основополагающим. Но в самое последнее время взгляды эти несколько расширились и дополнились, о чем свидетельствует и вышедшее недавно третье издание названной работы.

Завоевания психоаналитического опыта вынуждают нас допустить существование известных стадий в ранних фазах развития детского либидо. В них еще не отведено первенствующего места половым органам, поэтому Фрейд называет их «прегенитальными организациями» либидо.

В последующем изложении мы займемся самой ранней из этих принимаемых нами стадий развития. Наше изложение основывается на богатом эмпирическом материале, а весь этот материал собран задолго до теоретического установления вышеупомянутых стадий развития. При собирании материала, следовательно, не играло роли какое-либо предвзятое мнение в смысле теории о прегенитальных организациях. Подчеркнуть это я считаю все-таки нелишним, так как всякий шаг в разработке теории сексуальности способен, по-видимому, порождать такие же возражения, какие раздались и при первом появлении «Трех очерков».

Я не могу, однако, излагать свои наблюдения и выводы, из них вытекающие, не бросив взгляда на те основы, на которых возникло учение о прегенитальных стадиях в развитии либидо.

Описывая самые ранние явления детской половой жизни, Фрейд мог сослаться на одного свидетеля, задолго до него поработавшего в этой области и сумевшего прийти к весьма новым, смелым и в то же время убедительным выводам. Эту важную предварительную работу произвел Линднер (Lindner), опубликовавший в 1879 г. этюд о сосании у ребенка. Либидозный характер этого процесса не ускользнул от только что упомянутого автора; он обратил внимание на интенсивность, с которой предаются дети сосанию, как оно поглощает все их внимание, несмотря на то, что оно вовсе не служит целям насыщения. Линднер подметил, кроме того, существование возбуждения, связанного с сосанием: возбуждение это возрастает до степени своего рода оргазма, а засыпание ребенка после этого процесса он расценил как результат достигнутого удовлетворения. Затем он подчеркнул и явления влечения к хватанию (Greiftrieb), которые сочетаются с сосанием, и установил всю постепенность перехода от сосания к мастурбации, процессу, уже вне всякого сомнения, сексуальному.

Фрейд примкнул к воззрениям Линднера. В детской сексуальности он нашел, кроме того, ряд особенностей, которые весьма явственно видны как раз на том же примере все того же примитивного инстинктивного проявления: на примере сосания. Во-первых, влечение направлено не на другой объект, но действует автоэротически. Во-вторых, примитивнейшее сексуальное проявление не представляет собой явления самостоятельного; оно опирается на функцию, играющую роль в поддержании жизни — всасывание пищи — оно, в сущности говоря, репродукция приятного раздражения, с которым ребенок познакомился при сосании пищи. В-третьих, достижение удовольствия связано с «эрогенной зоной», со слизистой оболочкой губ. Удовлетворение потребности в пище и удовлетворение эрогенной зоны неотделимы друг от друга в своих истоках в начальных моментах своего существования. Слизистая оболочка губ должна, впрочем, обладать различной по степени эрогенностью, колеблющейся у разных детей, так как склонность к сосанию очень варьирует по своей интенсивности.

Фрейд приписал подобную же двойную функцию не только входному отверстию кишечного канала, но и выходному.

И это последнее отверстие в детском возрасте служит не одному только выделению, но выполняет также определенную роль в детской сексуальности и является эрогенной зоной. Ребенок старается вновь и вновь испытать те раздражения и ощущения, которые необходимым образом связаны с процессом опорожнения кишечника; ребенок может даже усиливать эти раздражения, задерживая содержимое кишечника. Следует принять во внимание, что эрогенность анальной зоны индивидуально колеблется, подобно эрогенности зоны губ. Произвольное повышение побочного удовольствия при дефекации является, совершенно так же как и сосание, вполне равнозначным генитальной мастурбации, ибо представляет собой раздражение эрогенной зоны; генитальная же мастурбация характерна уже для самого раннего детского возраста.

Наряду с этими автоэротическими явлениями раннего детства, Фрейд описал также и некоторые компоненты влечения, которым приходится иметь дело уже с другими лицами в качестве сексуальных объектов (любовь к разглядыванию и к показыванию, активный и пассивный компоненты жестокости). Эти частные влечения вначале еще не организованы в прочное единство, действуют самостоятельно и стремятся каждое само по себе к достижению наслаждения. И только позже эти эрогенные зоны и частные влечения подчиняются примату генитальной зоны; теперь сексуальность начинает служить делу продолжения рода, и вся эволюция приходит таким образом к своему нормальному завершению.

И вот совсем недавно Фрейд дал этим стадиям развития либидо, которые предваряют установление примата генитальной зоны, уже упомянутое нами в начале нашей статьи обозначение: он назвал эти стадии «прегенитальными». Речь здесь идет о предварительных или подготовительных стадиях будущей, «нормальной» сексуальности; эти стадии либидо ребенка проходят, как правило, таким образом, что окружающие даже и не замечают происходящих изменений. Но те же самые процессы, которые при нормальных условиях не привлекают никакого особого внимания, в патологических случаях, отмечает Фрейд, «активируются и становятся заметными и для грубого наблюдения».

Психоанализ неврозов дал нам возможность сделать заключение о существовании двух прегенитальных организаций; самая ранняя — оральная организация (ротовая); ее можно также назвать иначе, добавляет Фрейд, каннибальской. Как уже было указано выше, в этой стадии сексуальная деятельность еще не отделена от приема пищи. «Объект одной деятельности является одновременно и объектом другой, сексуальная цель состоит в поглощении объекта...». Тут Фрейд делает замечание, очень важное для понимания сосания: «Остаток этой фиктивной, навязанной нам патологией фазы организации можно видеть в сосании, при котором сексуальная деятельность, отделенная от деятельности питания, отказалась от постороннего объекта ради объекта на собственном теле».

Еще одна дальнейшая форма прегенитальной организации была разгадана с помощью психоанализа невроза навязчивости (Zwangsneurose). Вот слова Фрейда о ней: «Вторую прегенитальную фазу составляет садистско-анальная организация. Здесь уже развилась противоположность, проходящая через всю сексуальную жизнь, но она еще не может быть названа противоположностью мужского и женского, а должна называться противоположностью активности и пассивности. Активность проявляется благодаря влечению к овладению (Bemächtigungstrieb) со стороны мускулатуры тела, а эрогенная слизистая оболочка кишечника проявляет себя как орган с пассивной сексуальной целью; оба устремления имеют свои объекты, однако не совпадающие. Наряду с этим другие частные влечения проявляют свою деятельность автоэротическим образом. В этой фазе уже можно поэтому доказать сексуальную полярность и посторонний объект. Организации и подчинения функции продолжения рода еще нет».

Этих данных вполне достаточно для общих контуров современного состояния теории сексуальности, насколько это нужно для нашей темы. Что касается садистско-анальной организации, то в психоаналитической литературе уже существуют специальные работы, посвященные тем наблюдениям, которые привели к введению понятия этой фазы. Особенного внимания заслуживают сообщения Джонса (Jones) на эту тему, но самая ранняя «оральная» ступень развития продолжает оставаться менее изученной и ждет более подробного исследования.

Допустить ее существование, по выражению Фрейда, нас заставила патология. Этими словами уже почти сказано, что дело идет о таком процессе развития, который мало доступен для прямого наблюдения. Ребенок в этом раннем периоде еще не в состоянии помочь нам разобраться в том, что происходит в его влечениях, в его инстинктивной жизни. При нормальных условиях эта эволюция идет в детстве так спокойно, что большей частью нельзя отметить никаких резких явлений, указывающих наблюдателю, что происходят какие-то изменения. Впоследствии же, когда вступило в силу вытеснение, индивидуум, конечно, по природе вещей уже совершенно не в состоянии сообщить какие-либо сведения об этих самых ранних событиях в своей жизни.

Но данные нормальной эротики показывают определенно, что рот ничуть не теряет своего значения в качестве эрогенной зоны. Еще больше дает изучение половых извращений: рот может всецело принимать на себя роль сексуального органа — роль гениталий. И еще дальше: психоанализ неврозов показывает, что очень часто рот теряет свое значение эрогенной зоны только для сознания, но в бессознательном значении это сохраняется и дает знать о себе сознанию с помощью тех заменяющих образований (суррогатов, Ersatzbildungen), которые известны нам в качестве невротических симптомов. И мы обязаны психоанализу нашим знанием о том, что на эти явления мы должны смотреть как на инфантилизмы. Явления эти частью можно объяснить как результаты продолжающегося существования инфантильных влечений, существующих, однако, в сфере бессознательного; частью же они выражение наступавшего в дальнейшем возврата к таким стадиям развития либидо, которые уже были преодолены данным индивидуумом, как раз в связи с теми явлениями, что разыгрываются на зоне рта. Фрейд еще в 1905 г. высказался в том смысле, что эти вытесненные инфантилизмы могут стать совершенно неузнаваемыми благодаря разнообразным модификациям и могут даже принимать совершенно противоположный первоначальному вид, подвергаясь значительному искажению. К примеру, невротики, у которых первоначально была особенно резко выражена эрогенность зоны рта (проявляющаяся, например, в сосании, которому они предавались целыми годами), в дальнейшем, в более зрелом возрасте часто страдают нервной рвотой. Очень возможно, что все эти наблюдения дают нам полное право делать выводы о существовании в прошлом ранней «оральной» стадии в развитии либидо, но они все-таки не дают нам никакой наглядной картины, никакого непосредственного представления об этом архаическом состоянии, от которого столь далеко отошла инстинктивная жизнь нормальною взрослого человека. В дальнейшем изложении я хотел бы поэтому обратить внимание на ряд явлений психопатологического характера, которые до сих пор были или почти не известны или же, во всяком случае, не обратили на себя должного внимания. Явления эти показывают, что и у взрослого человека встречается иногда совершенно определенное и положительное удерживание тех форм инстинктивной жизни, которые свойственны грудному младенцу; по этим явлениям мы видим, что либидо таких субъектов дает нам такую картину, которая до мельчайших деталей соответствует той оральной (или каннибальской) стадии развития, существование которой допускает Фрейд. Я расскажу в дальнейшем, поскольку это будет интересно в рамках нашей темы, о чрезвычайно резких явлениях, наблюдавшихся мною в одном из случаев. Явления эти помогут пролить свет на целый ряд психопатологических феноменов, до сих пор еще не подвергнутых специальному обследованию. Наконец, мы должны будем коснуться одного вопроса, возникающего в связи с новыми работами о психогенезе невроза навязчивости. Исследования Фрейда¹ и Джонса² показали, что явления навязчивости возникают вследствие отстранения от импульсов садистско-анальных влечений, вследствие того, что индивидуум старается оградить себя от этих импульсов. И тогда нетрудно прийти к мысли, что борьба, имеющая в виду ограждение от надвигающегося возврата к оральной организации, тоже может вести к образованию совершенно определенных и типических симптомов. Правильность этого предположения, по-видимому, может быть подтверждена некоторыми результатами психоаналитических исследований. И, кроме того, на основании изучения данных, касающихся наиболее ранней прегенитальной организации, следует сделать попытку в двояком смысле внести новый вклад в психоаналитическую теорию: во-первых, по вопросу о возникновении психических депрессивных состояний; во-вторых, по вопросу о «выборе невроза».

II

Первое, о чем я буду рассказывать, относится к психоанализу случая dementiae praecocis, или «Schizophrenia» Блейлера (Bleuler). Пациент этот, однако, не обнаруживал явлений общеизвестной клинической картины психоза с бредовыми идеями, галлюцинациями и т. п., а относился к той подгруппе этой болезни, которую принято называть «простой Dementia praecox (simplex). Блейлер недавно подверг эту подгруппу отдельному обсуждению под наименованием «Schizophrenia simplex». У пациентов этой группы не наблюдается только что упомянутых грубых симптомов душевного расстройства. Зато у них отмечаются определенные ассоциативные расстройства и изменения эмоциональной жизни и влечений, и явления эти совершенно те же, что и в выраженных случаях заболевания, когда развиваются бредовые идеи и т. п. Но ассоциативная деятельность этих пациентов все-таки еще в такой мере упорядочена, что их можно подвергнуть психоанализу с тем же успехом, как и любого невротика. Эта работа, благодаря отсутствию различных задержек, удается с ними даже легче. Очень многие вещи, которые у невротика вытеснены, интенсивно не допускаются в сознание и не могут быть высказаны, у этих больных, наоборот, подходят очень близко к сознанию и иногда высказываются без всякого сопротивления.

Мой больной принадлежал к семейству, в котором было уже несколько случаев тяжелой, кататонической Dementiae praecocis. Он окончил среднее учебное заведение, и интеллектуальное дарование его было отнюдь не плохим. Но в университете, где не было строгой обязательности средней школы, где не было палки, он совершенно не подвигался вперед. Напротив, у него стали все сильнее и сильнее развиваться некоторые особенности, которыми он выделялся из числа других и раньше, еще будучи учеником средней школы. Когда он начал лечиться у меня, то поведение его во многих отношениях напоминало поведение глупого и дурашливого ребенка. Ничто не вызывало в нем серьезного интереса: ни его университетская специальность, ни какие-либо явления внешнего мира.

Он развлекался, самое большее, всякого рода пустячками и внешними явлениями, но внимание его фактически резко нарциссическим образом устремлялось на его собственное «я». Его, например, могла очень долго и очень сильно занимать какая-нибудь игра слов, какие-нибудь незначительные выдумки.

Но собственное тело привлекало его интерес больше, чем все остальное. Генитальные и анальные ощущения имели для него величайшее значение. Он предавался, впрочем, не только генитальной мастурбации, но и анальной. В годы полового созревания он развлекался, играя своим калом, да и в дальнейшем он много внимания уделял своим выделениям; так, например, он находил удовольствие поглощать свое собственное семя. Но совершенно исключительную роль в качестве эрогенной зоны играл у него рот.

Как это часто бывает в подобных случаях, наш пациент вполне отдавал себе отчет в сексуальном характере таких явлений, которые объективный наблюдатель затруднился бы, вероятно, сразу отнести к числу сексуальных. Пациент обратил мое внимание на эрогенное значение рта: однажды он вдруг рассказал мне о «поллюциях изо рта», причем говорил он о них так, как будто это явление известное и обыкновенное.

Я стал расспрашивать его об этом подробнее, и тогда он описал следующий процесс, часто у него повторяющийся. Он просыпается ночью после какого-нибудь волнующего его сновидения и замечает, что у него изо рта течет слюна. Затем он свободно предался своим ассоциациям и преподнес мне целую массу всяческих данных, иллюстрирующих эрогенное значение рта. Я приведу лишь те из них, которые особенно показательны в этом смысле.

Пациент сообщил, что будучи мальчиком он долго не мог расстаться с употреблением в пищу молока. Когда он был учеником — рассказывал он — и пил молоко, то никогда не мог напиться вдоволь. Наклонность эта есть у него и теперь, но она в некотором отношении изменилась.

Прежде, до пятнадцатилетнего возраста, он никогда не пил молока попросту из какого-нибудь сосуда — у него был особый метод всасывать молоко. Когда он пил, то он придавал особое положение языку, изгибал его кверху, прижимал его к небу за передними зубами и затем в таком положении всасывал молоко. Он не мог пить ни холодного, ни горячего молока: оно должно было иметь температуру тела. В этом случае он достигал того, что испытывал особенно приятное чувство. При этом, исключительно по собственной инициативе, он прибавил: «Это точно сосание груди, точно сосание грудного соска». В 15 лет он отучился от этой манеры сосания и начал употреблять напитки и в холодном виде.

Но влечение пить молоко вовсе еще не было преодолено; наоборот, сексуальная гипердетерминированность этого стремления в последующие годы приобрела особенно ясный характер благодаря некоторым часто повторяющимся событиям, о которых наш пациент рассказывает как о вещах, само собой разумеющихся и обыкновенных. Он часто просыпается ночью с сильным половым позывом. И вот он пьет в таких случаях молоко, которое стоит у него в спальне наготове. Нередко он по ночам вставал и отправлялся на поиски молока в кухню. Если случалось, что под рукой не было молока, то он мастурбировал и тем самым клал конец своему половому возбуждению; во всех остальных случаях он испытывал удовлетворение при употреблении молока. Он и сам ощущал в себе это стремление сосать молоко как глубочайшее и исконнейшее инстинктивное влечение. Генитальная же мастурбация (как она им ни владела) все же казалась ему чем-то вторичным и добавочным.

В данном случае достаточно уже того, что я успел сообщить, чтобы сказать, что фактические данные красноречивы уже сами по себе. Нет места ни малейшим сомнениям в том, что сосание молока имеет сексуальное значение, что рот играет роль эрогенной зоны. Поведение же нашего пациента по ночам (по его собственному описанию), как это нетрудно усмотреть, является просто-напросто продолжением того состояния, которое у нервно расположенных детей наблюдается обычно в течение первого и второго года жизни.

Таких детей бывает чрезвычайно трудно приучить спать всю ночь без просыпу. Они просыпаются ночью, нередко даже по два раза, и криком дают понять (или, если они уже способны на это, другими знаками), что просят грудь матери или рожок с молоком. Если такому ребенку дают возможность пососать молока, то у него вскоре наступает состояние удовлетворенности и покоя; в противном случае ребенок создает себе сам некоторое компенсаторное удовлетворение: он раздражает себе рот, вводя в него палец, или же раздражает какую-нибудь другую эрогенную зону адекватными этой зоне мастурбационными действиями (например, генитальную зону).

Поведение нашего пациента вполне совпадает с поведением грудного младенца. Но наш пациент — взрослый человек, и если по его ощущению самая интенсивная форма удовлетворения — форма, которая носит характер поглощения или включения в свое собственное тело, то это ясно говорит за то, что его либидо претерпело сильную фиксацию на самой ранней прегенитальной стадии: оральной, или каннибальской.

Сосание для нашего пациента — одновременно и метод приема пищи, и метод извлечения сексуального наслаждения. Правда, первое значение сосания отступает на задний план перед вторым. Здесь мы должны вспомнить об упомянутых выше «поллюциях изо рта», как их называет наш пациент. В то время как вообще мы имеем обыкновение смотреть на слюнотечение в качестве признака аппетита, у нашего пациента (у которого зона рта в такой высокой степени подчинялась сексуальности) слюнотечение было спутником сексуальных позывов, появлявшихся у него во сне. Это значит, что его либидо обнаруживало склонность к тому, чтобы находить себе отток по путям той эрогенной зоны, которая имеет преимущественное значение в самом раннем детстве. В высшей степени интересно то, что удалось выяснить с помощью психоанализа о дальнейшем развитии либидо у нашего больного.

Его ассоциации совершенно свободно и непринужденно перешли от сосания молока к эмбриологически более поздней форме приема пищи, к еде. Тут у больного всплыло одно воспоминание, вслед за которым стали появляться и дальше некоторые очень важные ассоциации. Когда он был маленьким мальчиком, то мысль о любви к кому-нибудь была для него совершенно равнозначна представлению о съедании чего-нибудь вкусного. У него с детства имеются «каннибалистические представления».³

Представления эти на первых порах удалось проследить ассоциативным путем вплоть до четвертого года жизни. В этом возрасте правильность датировки удалось проверить: у него была няня, к которой он был очень привязан. Няня эта находилась в центре всех его каннибалистических фантазий. Уже значительно позже у пациента все еще бывало иногда желание впиться в нее зубами и «проглотить ее с кожей, волосами и одеждой». Но с помощью психоанализа удалось проникнуть даже еще глубже.

Еще одна ассоциация больного вскрыла, что вкус мяса напоминает ему вкус молока. И то и другое «жирно и сладко». Как у него иногда появляется внезапная жажда молока, так же он чувствует иногда и влечение к мясу. Ему представляется, будто он ищет суррогат человеческого мяса.

Отсюда пути ассоциаций пошли дальше, к фантазии о кусании женской груди. Этим было дано непосредственное сочетание мяса и молока. Здесь надо отметить, что период кормления грудью у нашего больного был исключительно богат яркими переживаниями, способными оставить сильное впечатление. По разным причинам несколько раз меняли кормилицу и вообще чрезвычайно долго не отнимали его от груди. Эти обстоятельства, конечно, не могли не оставить последствий у ребенка, в сексуальной конституции которого был такой резкий акцент на зоне рта; они должны были облегчить фиксацию на более ранней ступени развития либидо и тем самым облегчить в дальнейшем регрессию к этой ступени.

В заключение отметим еще одну особенность из истории болезни нашего пациента: еда также была связана для него с очень сильным наслаждением; об этом свидетельствует его наклонность к неумеренному приему пищи. Но этот оттенок наслаждения в функции еды не носил в сознании больного того же самого сексуального характера, а представлялся ему тоже как нечто добавочное и присоединившееся. Однако и это явление тоже говорит о наклонности больного доставлять самые разнообразные раздражения своим эрогенным зонам. И если его либидо находило новые источники наслаждения, то это нисколько не умаляло значения прежних источников. Эта особенность резко проявлялась и в последующем развитии его инстинктивной жизни (Triebleben). Она объясняет нам, почему, когда он стал взрослым, его либидо никогда не приобретало единой тенденции. Он не был в состоянии прийти к нормальной эмоциональной установке по отношению к другим лицам, не мог прийти к выбору объекта, а все его различные эрогенные зоны сохранили свое прежнее значение. Но из этих зон одна зона рта имела особое значение: раздражение ее доставляло максимальное наслаждение нашему больному и о значении этой зоны он говорил с особым аффектом.

Особенности приведенного патологического случая можно представить следующим образом:

1. Оральная зона по своему значению имеет перевес над остальными эрогенными зонами. Особенно резко проявляется любовь к сосанию. Сосание молока вызывает состояние удовлетворенности.

2. Функция сексуальная и функция питания сочетаются друг с другом в акте сосания.

3. По отношению к объекту, привлекающему к себе желания и фантазии пациента, у него существует стремление к поглощению, к включению его в свое собственное тело (Einverleibung). (Сам пациент обозначает эти импульсы как каннибалистические.)

Но это как раз те самые признаки, которые Фрейд принужден был приписать самой ранней стадии развития либидо в детском возрасте.

Совпадение здесь полное, но оно нисколько не изумляет тех, кто на основании личной психоаналитической работы пришли к убеждению, что теории Фрейда вытекают из непосредственных наблюдений и ничего общего не имеют с чуждой реальной жизни спекуляцией. Взрослый человек, либидо которого находится в только что описанном состоянии, конечно, в совершенно исключительной степени уклоняется от нормы.

Исключительная резкость явлений в данном случае ведет нас к пониманию явлений родственных, когда они выражены или не так резко или же более удачно замаскированы.

III

Обратим внимание на момент отнятия от груди. Срок этого отнятия различный. Уже среди здоровых детей в этом отношении отмечаются значительные различия. Различия эти, правда, частью основаны на чисто внешних причинах, но частью объясняются только индивидуальными особенностями самих детей. Так, например, переход от приема пищи с помощью сосания к питью жидкой пищи (в более узком смысле слова) происходит в разные сроки: то раньше, то позже.

Из внешних причин надо принимать в расчет следующие: этнологические, социальные и семейные. У многих менее культурных народов детей отнимают от груди лишь в возрасте четырех, а то и шести лет. И даже в пределах населения одной какой-нибудь страны или области отнятие практикуется в довольно различные сроки. А в широких массах населения не редкость, что ребенку (которому уже несколько лет) иногда дается грудь матери, когда у нее появляется другой младенец. А невротические матери нередко даже стараются как можно дольше кормить своих детей, потому что кормление грудью доставляет им физические наслаждения максимальной силы. В особенности же этим отличаются женщины холодные в смысле генитальной сексуальности, так как у них грудь как эрогенная зона приобретает особое значение.

Но нас в этом отношении гораздо больше интересуют те случаи, в которых сам ребенок в силу внутренних, в нем самом лежащих причин препятствует отнятию от груди, затрудняет этот процесс. Эти сопротивления ребенка можно встретить иной раз еще в пределах того периода, когда он только сосет пищу: эти сопротивления наблюдаются во время перевода ребенка от кормления грудью матери или кормилицы на рожок. Тут можно наблюдать весьма своеобразные особенности в поведении детей. Многие из них в несколько дней привыкают к этой перемене. Те дети, у которых при сосании груди не было достаточного количества энергии, которые сосали с трудом, очень скоро начинают предпочитать рожок, так как из рожка питательная жидкость поступает без всяких усилий с их стороны. И, наконец, есть и такие дети, которые с величайшим ожесточением противятся переходу к рожку.

Но совершенно явственный вид это сопротивление принимает позже, когда от ребенка требуют окончательного отказа от питания по способу сосания. С детьми же с невротическим предрасположением очень нередко случается следующее: на попытку отнять их от груди они реагируют тем, что начинают принимать чрезвычайно мало пищи, вынуждая матерей отказаться в таком случае на время от отнятия. И затруднения подобного рода продолжаются в выраженных случаях вплоть до школьного возраста. Для примера упомяну о девятилетней девочке, которую невозможно заставить завтракать утром, перед уходом в школу, вместе с родителями, братьями и сестрами. Чтобы не допускать ее ухода в школу с пустым желудком, натощак, мать каждое утро приносит ей в постель рожок с теплым молоком. В остальное время дня «строптивая» девочка кушает регулярно за общим столом вместе со всей семьей.

Гётт (Gött) опубликовал случай, касавшийся мальчика 13-ти лет, которого пришлось отучать от рожка. Это напоминает нам чрезвычайно резкие особенности того случая, о котором мы уже говорили подробно.

Такое поведение ребенка можно объяснить только упорным стремлением удержать то наслаждение, которое он извлекает из сосания благодаря тому, что губы являются эрогенной зоной. Опыт показывает, что лица, долго не расстающиеся с удовольствием, доставляемым ребенку сосанием, обычно сильно страдают в дальнейшем неправильным развитием своей сексуальности: развитие это тормозится и задерживается. Влечение к приему пищи и сексуальность у таких субъектов и в дальнейшем оказываются в известном объеме спутанными вместе: они как бы сплетаются в некоторое недифференцированное целое.

Их либидо не находит нормального пути к живому объекту, к человеку; оно ищет удовлетворения, по возможности, прежде всего с помощью приема пищи по способу сосания.

Участие сексуальности в любви к сосанию, сохраняющейся и в более зрелом возрасте, явственно проявляется у тех лиц, которые, даже будучи взрослыми, продолжают испытывать сильное влечение к сосанию женской груди. Этот вид сексуальной деятельности сильнее возбуждает их, чем нормальное сношение. Один из моих пациентов объявил мне, что он в подобных случаях испытывает странную эмоциональную двойственность. Он, с одной стороны, испытывает страх, что вдруг из груди появится молоко, а с другой стороны, недоволен и разочарован, если молоко не появляется. В данном случае сексуальный интерес при сосании представляется самым главным интересом, берет верх над всем остальным. Всякое другое значение сосания утрачено, от него ничего не осталось, кроме напряженного ожидания и любопытства, не появится ли из груди молоко.

Как известно, у детей после отлучения от груди сохраняется наклонность сосать (вбирать в себя) сладкие вещества. У мужчин-невротиков с резким подавлением либидо нередко можно отметить интенсивное инстинктивное влечение к сладостям. Они находят особенное удовольствие в том, что медленно всасывают эти сладости. У меня было два очень ярко выраженных случая, где мне удалось с полной несомненностью установить, что активные импульсы либидо были оттеснены как раз страстью к сосанию (связанной в своем происхождении с детским автоэротизмом); страсть эта доставляла таким пациентам величайшие наслаждения.

Надо сказать, что один из этих пациентов очень любил сосать сладости на ночь, лежа в постели, после чего он засыпал с чувством удовлетворенности. То, что это повторяет поведение ребенка в грудном возрасте, в этом случае проявляется самым неприкрытым образом. Нормальная же любовная мужская активность в данном случае была вполне и совершенно подавлена. У другого пациента можно было отметить необычайно большое количество всякого рода инфантильных черт. Его либидо было совершенно лишено какой-либо мужской активности, и тем интенсивнее пользовался он всеми источниками автоэротических наслаждений. Когда он по утрам собирался идти на службу, то проделывал сперва весьма характерную игру. Он делал вид, будто он совсем маленький ребенок, и говорил своей жене: «Ну, мальчик пойдет теперь в школу». По дороге он покупал себе сладостей — как дети — и с наслаждением понемногу сосал их. Об этих детских забавах больной говорил с необычайно живым аффектом, а все сексуальное, в смысле нормальной мужественности, было сопряжено у него с ненормально слабым интересом.

В течение этого анализа можно было по многим признакам прийти к заключению, что весь либидозный интерес, обычно связанный с нормальной половой функцией, был целиком прикован к автоэротическим процессам. То обстоятельство, что столь резкий либидозный акцент принадлежал именно сосанию сладостей, показывает с полной ясностью, как слабо расчленены в данном случае функция питания и функция половая.

Если этот случай показывает нам прикованность больного к инфантильной страсти к сосанию, то следующий пример должен продемонстрировать перед нами регрессию этого источника наслаждения, наступившую в дальнейшем.

Речь идет о молодой невротической девушке: она мастурбировала много лет и вот однажды прочитала книгу о том, как вредны и греховны подобные поступки. Ее охватил страх, и она впала в дистимию, в продолжительное расстройство настроения. Она стала абсолютно воздерживаться от мастурбации. В этот период полового воздержания и упадка настроения на нее нападает сильнейшая потребность в сладостях. Случается это довольно часто. Она покупает сладости, поглощает их с величайшей таинственностью, причем испытывает чувство такого удовольствия и удовлетворения, что сама прямо-таки поражена интенсивностью своих ощущений. Больная эта с самых ранних пор испытывала крайнее отвращение к нормальному сношению с мужчиной. Наложив на себя строгий запрет и не мастурбируя больше, она целиком отвергла свою генитальную сексуальность. Таким образом становится понятным, что ее либидо избирает путь регрессии и, как уже описано, овладевает у нее зоной рта. Кроме того, надо еще отметить, что психоанализ дал много отправных точек, объясняющих существование вытесненных желаний и импульсов, которые направлены на сосание мужского полового органа.

Теперь, после того как мы пришли к выводу, что у некоторых людей сосание пищевых веществ имеет особое значение — значение сексуального поступка, некоторые другие явления, довольно часто встречающиеся у невротиков, также предстают в совсем ином и новом свете.

IV

У многих невротиков бывает ненормально сильное чувство голода. Этот симптом особенно часто встречается у женщин, и всякому врачу-невропатологу хорошо известны такие пациентки, на которых это чувство голода внезапно находит на улице или в каком-нибудь другом месте, так что им приходится постоянно на всякий случай носить с собой съестное. Иногда они даже просыпаются ночью, разбуженные жестоким голодом: поэтому с вечера они ставят у кровати еду, чтобы она была наготове. Для этого невротического голода характерно, что он появляется совершенно независимо от состояния наполнения желудка, что он наступает без всякой последовательности, через различные промежутки времени; начинается в виде приступа, сопровождается крайне мучительными явлениями, совершенно не свойственными нормальному ощущению потребности в пище. Особенно важно отметить встречающееся при этом чувство страха.

Больные сами жалуются на «приступы волчьего голода». Они чувствуют различие между нормальным голодом и этим «волчьим голодом», но тем не менее склонны вполне смешивать эти состояния. И они проявляют жесточайшее сопротивление, когда психоанализ вскрывает связь между этим невротическим волчьим голодом и вытесненным либидо. Существуют, однако, известные предательские признаки, которые в таких случаях направляют нас на верную дорогу. Так, например, бросается в глаза, что такие припадки голода очень часто встречаются у холодных в половом отношении женщин. Один из моих больных, у которого этот симптом невротического голода был очень сильно выражен, отметил сам, что ощущение голода отдает в яичко.

Сильные либидозные импульсы могут прекрасно укрываться за такими ощущениями голода, как за маской, в тех случаях, когда сознание защищается от их появления в неприкрытом и обнаженном виде. В голоде можно признаться себе самому и не только себе, но даже и другим людям, даже если это чрезвычайно сильный голод. Никто и не подозревает, из какого источника черпает свою власть невротический симптом. И сам больной не подозревает этого. Власть симптома бывает в некоторых единичных случаях так велика, что больные вынуждены приспособить и подчинить весь свой образ жизни этой болезненной потребности в пище. Но именно эта самая мощь и власть, которую приобретает над больными невротический голод, дает нам право сделать вывод о том, насколько сильны те инстинктивные, но вытесненные импульсы, которые в нем выражаются. Для примера я приведу здесь некоторые фактические данные одного из моих психоанализов. Данные эти не назовешь иначе, как чудовищными.

Я лечил одну тяжело больную пациентку, на которую волчий голод нападал всякий раз, как только она на несколько шагов отходила от своей квартиры. Она никогда не выходила из дому, не взяв с собой каких-нибудь пищевых продуктов. Когда она съедала взятое с собой, то шла в кондитерскую или в какое-нибудь другое заведение, чтобы утолить свой голод; но сильнее всего мучила ее эта потребность по ночам. С годами она дошла до того, что каждую ночь от двух до трех раз обедала, причем ела она в таких случаях много. Несмотря на то, что, не довольствуясь вечерним ужином, она плотно ела перед самым отходом ко сну, она каждую ночь пробуждалась от мучительного голода и обычно была не в силах с ним бороться. Такие частые обеды и ужины имели вполне естественное следствие: значительную прибавку в весе, хотя пациентка и ела по ночам главным образом овощи, будто бы потому, что при таком ночном питании меньше отлагалось жира. Во время лечения психоанализом она жила в одном пансионе, где и устроила себе большие запасы овощных консервов. Каждый вечер она готовила себе обеды, предназначавшиеся на ночь. Если она ложилась спать примерно в 10 часов, то просыпалась приблизительно в 1, в 3 и в 5 часов ночи. Всякий раз она съедала основательный обед. Утром, между 6 и 7 часами, она уже спешила на кухню и спрашивала о своем завтраке. Поведение больной очень напоминало поведение тех «избалованных» ребят, которые неоднократно просыпаются но ночам и успокаиваются только тогда, когда мать даст им попить. Впрочем, больная была единственным ребенком у своих родителей.

Поведение больных, страдающих потребностью питаться через короткие промежутки времени и испытывающих мучения, если это влечение не удовлетворяется, напоминает нам весьма поразительным образом поведение морфинистов и некоторых пьяниц. Что касается этих последних состояний, то психоанализу удалось выяснить, что опьяняющий яд дает таким больным суррогат удовлетворения взамен той деятельности либидо, в которой ему отказано. Некоторые невротики чрезмерно много едят; это происходит под влиянием патологической навязчивости и должно оцениваться совершенно таким же образом.

Последний описанный нами случай отличается от других сообщенных случаев тем, что больная испытывала болезненный позыв к очень частому приему плотной пищи, а не к всасыванию молока, или к каким-либо иным приемам, носящим характер сосания. Все поведение этой больной в целом лишь тогда станет понятным для нас, когда мы примем во внимание ту степень наслаждения, которую для нее представлял процесс еды: сознательного или бессознательного, это все равно. Несмотря на то, что у нее не было ни одной ночи, которую ей удалось бы проспать спокойно и без перерывов, она все-таки оказала самое крайнее противодействие анализу ее припадков голода и отучению ее от ночных обедов. Надо отметить, что не только процесс еды сам по себе был связан с этими сильными аффектами; она наслаждалась своими запасами пищи уже во время закупки, затем — при приготовлении своих обедов и т. д. Она испытывала, следовательно, некоторым образом предвосхищение и наслаждение.⁴

V

Невротики, у которых сексуальность зачахла до такой степени, что является в большей или меньшей степени связанной и слившейся с сосанием пищи (или с процессом еды), в зрелом возрасте не обнаруживают особенной склонности к сосанию большого пальца. Таковы, по крайней мере, мои наблюдения до настоящего времени. Напротив, те взрослые невротики, у которых эта особенность сохранилась, и сохранилась в определенно выраженной степени, обыкновенно не обнаруживают никакого особенного либидозного акцента, связанного с явлениями приема пищи. У них, пожалуй, гораздо чаще бывает отвращение к пище, и в особенности к молоку и мясу, а также склонность к тошноте и к рвоте.

Это может показаться странным, но можно все-таки утверждать, что взрослые невротики, сосущие палец (Daumenlutscher), по сравнению с группой невротиков, занимавшей нас до сего момента, являются представителями более высоко стоящей стадии развития либидо. Их либидо завоевало себе некоторую степень самостоятельности по отношению к инстинкту питания: самостоятельность эта выражается в том, что извлечение наслаждения не связано уже всецело с сосанием пищи. Зона рта, правда, и у них сохранила преобладающее значение, и они тоже очень еще далеки от удачного и успешного перенесения своего либидо на иные объекты. Напротив, в своей действительной жизни, в реальности такие люди проявляют различные признаки сильнейшего сексуального отрицания и отпора. Зато в продуктах их фантазии господствующую роль играет использование рта для сексуальных целей (Fellatio, Cunnilingus), но, по большей части, в связи с негативным эффектом отвращения и содрогания, хотя и не всегда. Упорство, с которым эти невротики практикуют автоэротическое раздражение слизистой оболочки губ и эротическое использование рта (по крайней мере, в продуктах фантазии), будет нам вполне понятно, если мы обратим наше внимание на поведение маленького ребенка. Достаточно вспомнить одно: с какой интенсивностью предается ребенок сосанию уже в самые ранние дни своей жизни (Wonnesaugen); с каким усердием вводит грудной младенец себе в рот обе ручки, с какой силой тянется он к своим пальчикам, как он отдается целиком ритму сосания; все это, вместе взятое, и, наконец, эффект удовлетворения в конце всего этого процесса дают нам возможность видеть с ясностью, какая сила заложена в этих ранних инстинктивных импульсах. Их власть с особенной определенностью сказывается и в тех случаях, в которых люди, даже будучи взрослыми, продолжают подчиняться этим влечениям.

Но поведение этих невротиков и еще в одном отношении напоминает поведение грудного младенца. По моим наблюдениям, невротики, не преодолевшие сосания, отличаются, кроме того, чрезвычайно выраженной склонностью к автоэротическим раздражениям других зон, а в особенности половых органов. Ведь и у малого ребенка наряду с сосанием мы видим наклонность хватать какое-нибудь место своего тела и производить в его пределах ритмические дергающие движения. Мы вспоминаем, что у детей, имеющих привычку сосать палец, бывает и другая манера: они сосут палец одной руки и в то же время потягивают себя другой рукою за ушную мочку. Очень часто бывает и так, что другая рука устремляется к половым органам и раздражает их такими же движениями.

Сосание пальца взрослыми людьми производит на нас очень странное впечатление, но оно станет менее непонятным, если мы вспомним, что рот не потерял своей роли эрогенной зоны и у нормальных взрослых людей. Мы считаем, что поцелуй — это совершенно нормальное проявление либидо. Правда, при поцелуях эрогенная зона функционирует, направляясь на свой нормальный объект. И, кроме того, поцелуй не претендует на значение настоящей сексуальной цели: он представляет собой только одно из подготовительных действий. Но и здесь все-таки границы расплывчаты. Некоторые формы поцелуев могут становиться очень существенной целью сексуального стремления. А главное: зона губ очень часто присваивает себе настоящие генитальные функции; никоим образом не следует недооценивать степени этой частоты.

Я перейду опять к подробным сообщениям из двух моих психоаналитических историй болезни: эти случаи показывают нам судьбу детской привязанности к сосанию, показывают чрезвычайно поучительно и во многих отношениях (случаев этих два) дополняют друг друга.

Мужчина средних лет страдал неврозом хронического течения, из всех симптомов больше всего мучила его упорная бессонница. При попытке подойти к психосексуальным причинам этого расстройства удалось выяснить целый ряд особенностей в ходе развития его либидо или — иначе говоря в истории развития его невроза.

В раннем детстве у больного была совершенно особая склонность к сосанию большого пальца. Когда он подрос и все-таки не оставил своей привычки, взрослыми были применены обычные приемы, и мальчик бросил, наконец, сосать свой палец, который ему смазывали жидкостью горького вкуса. Но успех был только кажущийся. Теперь мальчик пускал в ход уголок своей подушки или одеяла и засыпал только после сосания или жевания этого предмета. Его воспитателям пришлось начать борьбу и против этой новой привычки, но и на этот раз случилось так, что мальчик подчинился только видимо и стал искать нового способа, нового суррогата, который заменил бы ему это удовольствие. Вскоре были обнаружены следы его зубов на деревянных частях кровати. У него появилась привычка по вечерам кусать зубами дерево.

В годы praepubertatis эта потребность доставлять своему рту приятные раздражения перед отходом ко сну укреплялась все больше и больше, так что, в конце концов, превратилась в условие засыпания. Долгие годы большую роль в числе его автоэротических снотворных средств играла мастурбация. После периода полового созревания, а в особенности в возрасте около двадцати лет, больной вел интенсивную борьбу, стараясь отвыкнуть от мастурбации, причем во время этой борьбы вновь вступили в силу давние запреты из времен детства. Воздержание от мастурбации часто удавалось ему на продолжительное время, но этот успех больному приходилось оплачивать столь же продолжительными периодами упорной бессонницы. Затем он стал получать снотворные по врачебным назначениям и вскоре так привык к употреблению этих средств, что пришлось вести борьбу, чтобы отвыкнуть от них; и вот на протяжении ряда лет борьбу эту приходилось не раз начинать сначала, чередуя ее с периодами борьбы против мастурбации. Наконец, больной приступил к курсу лечения и стал моим пациентом. Как только он почувствовал некоторое улучшение, он попробовал два вечера подряд не принимать снотворных средств. Однако на другой день после второй ночи, проведенной без снотворных, он пришел ко мне в приемные часы с явственными признаками неохоты и нерасположения. Но когда он, как полагается, улегся и рассказал мне о том, как прошла у него последняя ночь, я вдруг заметил, что он поднес ко рту большой палец правой руки и, вместо того чтобы продолжать рассказ, начал сосать палец. Его сопротивление едва ли могло проявиться как-нибудь явственнее. Это сопротивление, направленное раньше на родителей и других воспитателей, теперь было перенесено на врача и значило приблизительно следующее: «Если вам угодно запрещать мне кусание простыни, мастурбацию или снотворные лекарства, то мне приходится вернуться к моему самому давнишнему способу удовлетворения. Вы видите, что вам все равно ничего от меня не добиться». То обстоятельство, что сосание происходило прямо на глазах у врача, несомненный признак упрямства, желания сделать наперекор.

Этот случай с несравненной ясностью показывает, каковы соотношения между сосанием пальца и сексуальностью. Следующая же выдержка из другого психоанализа должна показать, какие сложные явления могут быть сведены в конечном счете к детской любви к сосанию.

Есть группа невротиков (отнюдь не небольшая), у которых с самых ранних пор ненормально резко акцентирована охота к сосанию; в зрелом возрасте у них имеется склонность к извращенному использованию рта, но они все-таки оказывают ожесточенное сопротивление импульсам к подобного рода действиям: к результате у них развиваются симптомы, разыгрывающиеся в области ротовой зоны. Пациент, о котором я теперь буду говорить, принадлежал именно к этой группе.

Больному — 17 лет; он обратился ко мне по предложению своего домашнего врача. Во время своего первого визита он говорил чрезвычайно односложно и был замкнут. Только после больших усилий мне удавалось получить от него отдельные короткие ответы; в то же время я заметил, что больной беспрестанно предпринимал различные действия в области рта и близлежащих частей. То он кусал губу, верхнюю или нижнюю, то облизывал ее языком. Часто можно было видеть, как он втягивал обе щеки, делая, очевидно, сосущее движение; затем вдруг до такой степени плотно сжимал челюсти, что обозначался рельеф жевательных мышц. Время от времени больной широко разевал рот и закрывал его снова, сосал зубы или нёбо.

Когда в течение лечения удалось устранить задержки, мешавшие ему говорить (хотя бы на короткий срок), он рассказал о целом ряде явлений, связанных с полостью рта; все эти явления были окрашены оттенком наслаждения. Особенно резко выступил неукротимый позыв к сосанию. Больной все время делал сосательные движения: все равно, был ли он один или на людях, был ли он занят или бездельничал. Когда ему было 13 лет, ему был вставлен, вследствие неправильного положения зубов, аппарат для коррекции. Давление аппарата на десны было болезненно; но он умолчал об этом, не жаловался на боль и предпочел другую реакцию на это раздражение: начал сосать соответственный участок челюсти и делал это беспрерывно. Дальше больной признался в том, что он доставлял себе приятные ощущения и другими способами. Он делал языком особые движения: щекотал мягкое небо, касался неба языком, и эти ощущения были для него сладострастными ощущениями. Сексуальная природа эти действий самому больному вовсе не была непонятна. В подобных случаях мы вправе говорить об оральной мастурбации.

Некоторые симптомы у нашего больного стояли в теснейшей связи с эрогенностью полости рта. Разевание рта, например, о котором мы уже упоминали и которое носило определенно навязчивый характер, было несомненно такого происхождения. Как только пациент попадал в общество лица мужского пола, так у него тотчас же возникала навязчивая фантазия взять в рот член этого мужчины. И пока он с чувством ужаса отчасти отдавался этой фантазии, отчасти же пытался отстранить ее, возникало это движение рта, носившее характер схватывающего движения, смысл которого не может вызывать никаких сомнений.

Нам постоянно приходится устанавливать, что орган, используемый в слишком резкой степени в качестве эрогенной зоны, не в состоянии больше удовлетворительно исполнять свои остальные функции⁵. В описываемом случае рот отказывался выполнять те функции, которые не имели сексуального характера. Стоило больному очутиться в обществе других людей, как он испытывал почти полную невозможность говорить или есть. Так, например, он не мог беседовать со своими коллегами в общем рабочем помещении. Его товарищи иной раз съедали до обеда принесенный ими из дома завтрак, но для нашего больного это было совершенно невозможно. Хлеб, который он приносил с собой, он уносил обратно, не дотронувшись до него, и бросал его где-нибудь по дороге на улице. Он делал это, чтобы не подвергаться дома каким-либо расспросам. Действие психоаналитической терапии в данном случае весьма заслуживает нашего внимания. Как только гомосексуальная установка нашего больного (носившая навязчивый характер и сопряженная с постоянным страхом) уступила место нормальному интересу к женскому полу, он тотчас же стал способен есть вместе со своими товарищами и разговаривать с ними.

Оба эти случая дают нам возможность убедиться, какое подавляющее влияние может иметь сохранившаяся до поздних лет страсть к сосанию, как она может определять все поведение человека в целом. Таких резких случаев, конечно, меньшинство, но наряду с ними существует гораздо большее количество людей, которые должны постоянно платить известную дань зоне рта, не заболевая, однако, какими-либо тяжелыми невротическими симптомами. Конфликт между автоэротизмом и другими жизненными интересами у них выравнивается известными компромиссными образованиями. Такие люди могут, например, быть весьма ценными и продуктивными в своей профессии: они в состоянии успешно сублимировать часть своего либидо, но автоэротизм их предписывает им условия, от которых зависит выполнение ими их работы в жизни. Мне пришлось однажды лечить одного невротика, который мог собраться с мыслями для умственной работы лишь в том случае, если предварительно мастурбировал. Сходным образом некоторые лица только тогда в состоянии интенсивно думать, когда держат палец во рту или грызут ногти или ручку пера. Другие лица вынуждены кусать свои губы или облизывать их во время интенсивной работы. Их автоэротизм только в том случае допускает интенсивную и непрерывную работу, если ему дается в то же время известная степень удовлетворения. Этим же путем отчасти объясняется и то, что у весьма многих мужчин курение становится таким необходимым условием для работы; но в данном случае соотношения все-таки гораздо более сложны.

Резкое разграничение между нормальной склонностью и привычкой, с одной стороны, и патологической навязчивостью, с другой, едва ли можно провести в этой области. Но для практических целей все-таки можно будет держаться в общем известного критерия: таким критерием будет служить то, как индивидуум перенесет временный отказ от подобного привычного раздражения. Реакция на отказ в таком источнике наслаждения, к которому индивидуум был болезненно фиксирован, носит обычно патологический характер. Реакция эта состоит в образовании невротических симптомов.

VI

Не подлежит сомнению, что удовлетворение нормальным человеком своих сексуальных потребностей оказывает сильное влияние на ровность его настроения. Но здоровый человек способен в пределах известных границ выносить временный недостаток привычного удовлетворения. Кроме того, он способен доставлять себе компенсаторные удовлетворения путем сублимации. То же самое может быть сказано и о большом числе невротиков. Но некоторые из этих последних все-таки в высшей степени невыносливы ко всяким сокращениям привычного наслаждения — и тем сильнее, чем ближе уровень их инстинктивной жизни к формам раннего детского возраста. Они в последней степени похожи на «избалованных детей». Их либидо непрестанно требует привычного удовлетворения. Вследствие этого они делаются чрезвычайно несвободными, зависимость их от удовлетворения очень велика и они начинают реагировать чувством неудовольствия, как только им не удается получить привычное наслаждение. Но это чувство неудовольствия в дальнейшем переходит уже в определенно выраженное расстройство настроения (Verstimmung).

Мне представляется, что такого рода происхождение расстройств настроения (депрессий) у невротиков очень часто не получает надлежащего признания. Привычное автоэротическое удовлетворение имеет практически двоякое значение для невротика: оно служит и для предотвращения угрожающих ему депрессий, и для устранения тех, что уже наступили.

В первом смысле примером может послужить следующее: многие невротики хватаются за свое привычное средство удовлетворения уже с утра, чтобы защитить себя от депрессии. Это бывает с индивидуумами, которые с трудом встают утром с постели. Каждый день, каждое возвращение к бодрствованию начинается у них с чувства резкого неудовольствия. Это чувство могло бы укрепиться, остаться и испортило бы им весь день, если бы они не обращались к привычному способу удовлетворения как к профилактическому средству против невротической депрессии. И вот как раз те раздражения зоны рта, о которых мы уже говорили подробнее, играют в этом отношении особенно важную роль. Такое поведение невротиков лучше всего объясняется на следующем примере, Я напомню о девятилетней девочке, которую нельзя было заставить утром встать, не дав ей предварительно ее излюбленного рожка с молоком.

Несколько детальнее я должен остановиться на примерах тех невротиков, которые стараются рассеять наступающую у них депрессию приятным раздражением оральной зоны. При этом я намеренно не касаюсь алкоголя как момента, улучшающего настроение (Stimmungs-Korrigens), так как в данном случае картина усложняется наркотическим действием.

Особенно поучителен случай одной молодой циклотимической больной, который мне пришлось наблюдать лично. Она с громадным трудом входила в душевный контакт с людьми; наоборот, она скорее совершенно удалялась от других людей и вполне отдавалась своим автоэротическим наклонностям. Как только настроение ее становилось подавленным, она тотчас же обращалась к помощи различных средств, из которых нас интересует, главным образом, следующее: она покупала себе что-нибудь съестное и тотчас же во время еды чувствовала некоторое прояснение настроения, некоторую веселость. Было у нее и еще одно средство, крайне характерное для ее автоэротизма: она целыми часами ездила в трамваях и доставляла себе таким образом резко выраженное наслаждение движением⁶. И вот, чувствуя себя подавленной, она посвящала большую часть дня трамвайным поездкам и поглощению пищевых припасов, которые носила с собой.

В том, насколько все подобные явления коренятся в сфере инфантильного, мне удалось убедиться при анализе одного молодого человека, которого я лечил по поводу невротической депрессии. Он был сильно фиксирован к матери и в течение долгих лет уже после наступления половой зрелости не был способен перенести свое либидо на других лиц женского пола. Довольно продолжительное время он находил компенсаторное удовлетворение в своей профессиональной деятельности, но, наконец, произошли некоторые события, приведшие его к внутреннему конфликту, каковой, конечно, им не был осознан. Фиксированность к матери и тенденция к разрыву с ней, к отрешению от нее вступили между собой в ожесточенную борьбу; работа уже перестала удовлетворять больного. Дальнейшим следствием всего этого была депрессия, в начале которой он был поражен следующим своеобразным происшествием. На него напало сильнейшее отвращение к жизни, и вот в таком состоянии, испытывая сонливость и потерю аппетита, он лег однажды в постель. Мать принесла ему чашку молока. Он поднес чашку к губам, и как только они коснулись молока, у него сразу появилось, как он сам выразился, «смешанное ощущение теплоты, мягкости и сладости». Ощущение показалось ему странным, но в то же время и каким-то знакомым, идущим точно из какого-то далекого прошлого: это ощущение произвело на него какое-то непонятное ему самому, успокоительное действие. Психоанализ очень быстро разгадал эту загадку. Больной наш вскармливался грудью матери в течение всего первого года жизни и сосал молоко с особой интенсивностью (как это выяснилось из опроса его родителей). В последующие годы своего детства он неоднократно хватал мать за грудь и говорил о ней в нежных выражениях (на особом детском языке). Мы говорили уже о предпринятой им попытке отрешения от матери; попытка эта не удалась, пациент впал в тяжелую депрессию и бессознательно обратился к тому источнику наслаждения, с которым познакомился раньше всего. Мать подала ему молоко, это вызвало в нем следы давнишних приятных воспоминаний и на короткий срок смягчило его депрессивное состояние.

Теперь нам становится понятным одно явление, хорошо известное всякому врачу-невропатологу. Подавленные или взволнованные невротики часто успокаиваются — конечно, только на короткий срок — от одного только проглатывания какого-нибудь лекарства, даже в том случае, если это лекарство само по себе и не имеет успокаивающего действия.

Для объяснения этого явления принято ссылаться на суггестивное, внушающее действие врачебных назначений. Но наблюдения показывают, что и без врачебного назначения невротик нередко берет в рот что бы то ни было и достигает этим на мгновение успокоения. В данном случае упускают из виду один важный фактор. В жизни каждого человека было время, когда прием жидкости избавлял его от всякого волнения. «Внушающее» действие бутылки с лекарством нельзя никоим образом свести только на влияние личности врача, который лечит данного больного; оно, по крайней мере, в той же степени, зависит и от ее способности дать рту больного нечто такое, что вызывает в нем его давным-давно минувшие приятные воспоминания.

Склонность нервных людей к тому, чтобы им предписывалась определенная диета (притом — непрерывно изменяемая), по возможности приближающаяся к исключительно жидкой пище, отчасти можно объяснить за счет того же самого источника. Обратим, кроме этого, внимание и на тех больных, которые очень любят, когда за ними ухаживают сиделки: лежа в постели, они охотно принимают всякого рода нежности.

Не будем, однако, забывать и того, как часто наши больные отказываются от пищи. При невротических заболеваниях отказ от пищи встречается в довольно разнообразных проявлениях, нередко в замаскированном виде. Я укажу только на отсутствие аппетита, отвращение к еде, явления тошноты и рвоты. После всего сказанного нельзя сказать ничего принципиально нового по вопросу о происхождении этих симптомов.

В дурном настроении, в депрессивном состоянии у людей нередко наблюдается вполне сознательная, даже прямо и откровенно высказываемая наклонность к отказу от пищи. Резче всего это явление выражено при тех расстройствах настроения, которые мы уже относим к числу психозов. И мы вправе ожидать, что психоанализ этих заболеваний поможет нам пролить свет на более глубокие причины отказа от пищи.

VII

Есть два симптома из числа важнейших и наиболее бросающихся в глаза проявлений депрессивных душевных расстройств, которые имеют непосредственное отношение к приему пищи: отказ принимать пищу и страх умереть от голода.

Когда я несколько лет тому назад в первый раз сделал попытку выяснить психоаналитическим путем структуру депрессивных душевных заболеваний, я не обратил на оба эти симптома того внимания, которого они, как мне кажется теперь, заслуживают. Я полагаю, что в последующих строках мне удастся дать еще некоторые данные по вопросу о психогенезе депрессивных состояний, но я вполне отдаю себе отчет в том, что все это по-прежнему еще очень далеко от полного и окончательного разрешения проблемы.

Кто станет внимательно наблюдать меланхолически-депрессивного больного, тот вскоре получит впечатление, что такой больной отвергает жизнь. Поэтому очень нетрудно прийти к мысли, что в отказе от пищи следует видеть проявление тенденции к самоубийству. Ничего нельзя возразить против правильности подобного объяснения. И все же психоаналитик не в состоянии удовлетвориться этим объяснением, потому что оно неполно и односторонне. У него возникает вопрос, почему же больной, если он решился на смерть, выбирает медленный и ненадежный путь голодной смерти. Кроме того, психоаналитический опыт не позволяет нам легко соглашаться с таким пониманием, которое пытается свести психопатологическое явление к сознательным и логическим причинам.

Однако и возникновение второго из указанных симптомов — страха умереть от голода — тоже не удается объяснить какими-либо простыми соображениями. Страх голодной смерти особенно часто имеет место при депрессивных состояниях, наблюдающихся в возрасте обратного развития. Примитивное психологическое понимание этого проявления болезни было бы, по всей вероятности, таково: человек чувствует, что он становится старым, и начинает испытывать озабоченность, начинает опасаться за свое дальнейшее существование. А так как в периоде обратного развития наклонность к нервным и психическим расстройствам особенно велика, то, в зависимости от предрасположения данного индивидуума, эти заботы выразятся либо в болезненном страхе, либо в депрессивной бредовой идее.

Но такое толкование не захватывает самого существа этого состояния. Оно придерживается исключительно буквального словесного смысла болезненного представления, его явного содержания. При этом не выясняются ни движущие силы психоза, ни более глубокое содержание симптомов.

Психоанализ исследует латентное содержание болезненных представлений. В моей статье, которую я уже цитировал, мне удалось доказать, что больные с депрессивным расстройством настроения оплакивают потерянную ими способность к жизни. Но как раз возраст обратного развития, возраст процессов инволюции приносит человеку понижение значения его генитальной эротики. И это как раз тот возраст, в котором чаще всего развиваются депрессивные состояния. У женщин в этом возрасте возникает особое чувство, имеющее очень большое значение для них: чувство утраты ими своего обаяния для мужчин. Но психоанализ депрессивных душевных расстройств в более молодом возрасте дает те же результаты: и тут существует то же самое соотношение в переживаниях. Больной человек отстраняет от своего сознания восприятие этой внутренней перемены. И в то же время в его либидо происходит такое регрессивное изменение, которое мы должны признать особенно глубоким и значительным. Я имел возможность несколько глубже заглянуть в структуру депрессивных психозов и пришел к убеждению, что у этих больных либидо реградирует на самую примитивную из известных нам стадий своего развития, на ту стадию, которую мы называем оральной, или каннибалистической.

Даже при нормальных условиях в периоде инволюции, в возрасте обратного развития можно установить наличие следов регрессивного изменения либидо. С особенной же ясностью признаки этого процесса проявляются у субъектов невротических. Но в общем у них регрессия не идет так далеко и принимает, кроме того, более спокойное и постепенное течение. Явления этого рода столь хорошо знакомы психоаналитикам, что нам достаточно немногих указаний.

В возрасте инволюции многие люди начинают уделять гораздо больше внимания своему питанию, чем это они делали раньше. А с падением половых функций (в прямом смысле слова) появляется особый повышенный интерес к еде, к выбору пищи, к ее особенностям. Регрессивная тенденция этого процесса явственно сказывается в том, что часто вновь возвращается детская любовь к сластям. В то же время и функции кишечника начинают привлекать гораздо больше внимания. И чем больше падает значение генитальной зоны как источника наслаждения, тем сильнее у многих людей происходит возврат к наслаждениям, связанным с оральной и анальной зонами. У лиц, находящихся в возрасте обратного развития, нередко можно отметить все возрастающую склонность делать эти оральные и анальные интересы темой разговоров.

Как уже сказано, подобные явления у невротиков отмечаются в особо высокой степени. Представления, относящиеся к процессам приема пищи, принимают ипохондрический характер⁷.

Что касается меланхолических депрессивных состояний, то, как мне кажется, либидо при них регрессирует до самой ранней из известных нам ступеней развития. Это значит: меланхолический больной в своем бессознательном переживает особое желание по отношению к своему сексуальному объекту — желание включения его в свое тело, желание поглощения объекта (Einverleibung). В глубинах бессознательного живет тенденция проглотить, уничтожить объект.

В моей прежней статье показаны некоторые резко бросающиеся в глаза общие особенности и совпадения в структуре меланхолии и невроза навязчивости: я подчеркнул,

в особенности, амбивалентность эмоциональных импульсов и первичное преобладание садизма в эмоциональной жизни больных. Но теперь я чувствую себя обязанным отметить и некое, как мне кажется, существенное отличие этих только что названных болезненных состояний друг от друга.

Правда, остается неизменным прежний взгляд, что либидо больного относится к своему объекту преимущественно враждебно, стремится уничтожить его. Но, в противоположность садистским тенденциям навязчивого невротика, бессознательные стремления меланхолика, как мне кажется, имеют своей целью скорее произвести уничтожение объекта любви путем поглощения его в качестве пищи, путем его пожирания.

Часть тяжких самообвинений меланхоликов обнаруживает перед непрофаном эти только что указанные инстинктивные импульсы, хотя, конечно, вся эта связь остается неосознанной самими больными.

В этих самоупреках много типического. Иной больной прямо-таки объявляет, что он — величайший преступник всех времен: все несчастия, все зло и все страдания, существующие в мире, возникли только благодаря ему. Кто знает язык неврозов и психозов, кто знает формы этого языка, легко поймет более глубокий смысл подобных гиперболических доносов на себя самого. Больной борется с совершенно определенными представлениями, стремящимися проникнуть в его сознание: представления эти кажутся ему особенно страшными и невыносимыми. И мне думается, мы вправе допустить, что речь здесь идет о каннибалистических инстинктивных импульсах.

В некоторых случаях нетрудно видеть, что это именно так. Так, наряду с другими примерами, Крепелин (Kraepelin) приводит в своем учебнике по психиатрии следующее заключение: «Больной навлек несчастья и беды на весь мир, съел своих собственных детей, выпил источник благодати!»

Но по большей части эти обличения и оговоры претерпевают известное искажение.

Фантазия каннибалистического характера со всей явственностью сказывается также в одной определенной форме

депрессивного бреда. В прежние времена бредовая идея, которую я имею в виду, была чрезвычайно широко распространена, но она и в настоящее время далеко не совсем еще исчезла. Эта бредовая идея состоит в представлении о превращении в дикое животное, поглощающее людей. Старая психиатрия очень хорошо знала это бредовое самообвинение, оно встречалось очень часто; по этой бредовой идее даже выделялось особое состояние «одержимости», носившее название ликантропии. Это бред превращения в хищного волка.

Но чаще это своеобразное самооклеветание больных претерпевает некоторую деформацию.

Больной отрицает в своем сознании качество поступка, к которому он стремится, но обвиняет себя в таком огромном количестве преступлений, какого он в действительности никоим образом не мог бы совершить.

Если мы допустим, что глубочайшие вытесненные желания меланхолика суть желания каннибалистического характера, что его «грехи» в конечном счете сводятся к запрещенной и отвратительной еде, то нам станет вполне понятно, почему так часто встречается отказ от пищи. Больной ведет себя таким образом, как будто только полный отказ от всякой пищи может спасти его от того, чтобы не пустить в ход его вытесненные импульсы. Но одновременно он приговаривает себя к наказанию, которое одно можно считать адекватным его бессознательным каннибалистическим позывам: к смерти от голода.

Теперь нам нетрудно понять и страх больных перед голодной смертью. Позыв к поглощению, к пожиранию желанного объекта наталкивается на мощное внутреннее сопротивление. Так же, как и другие инстинктивные импульсы, каннибалистическое влечение превращается в тот же невротический страх, как только реализация наталкивается на непомерно сильное сопротивление. Этому влечению грозит удел никогда не исполниться; зона рта никогда не испытает того насыщения, к которому стремится бессознательно. Следствие — страх умереть от голода.

Я не могу оставить тему меланхолических расстройств, не отметив и не подчеркнув, что выше пытался выяснить исключительно содержание желаний в некоторых депрессивных бредовых идеях, а также и бессознательные импульсы, лежащие в основе некоторых особенностей поведения меланхолических больных; я не делал попыток выяснения общих причин меланхолической депрессии. Решение этой последней большой проблемы не входило в план настоящего исследования.

VIII

Бессознательные каннибалистические импульсы, лежащие, как мне кажется, в основе определенных симптомов депрессивных психических заболеваний, существуют и у нормального взрослого человека. Они иной раз проступают в сновидениях.

Один знакомый рассказал мне однажды следующее сновидение.

Он видел перед собой посуду с кушаньем, приготовленным для него женой. Масса, находившаяся в посуде, имела вид овощей, но на овощах лежали детские ножки, точно они были сварены вместе с овощами. Ножки эти напомнили ему во время сновидения ножки его собственного сына. Он проснулся с величайшим ужасом и негодованием; просыпаясь со страхом от этого сновидения, он ясно отдал себе отчет, что он только что собирался во сне поглотить части тела своего собственного ребенка. Негодование, которое он испытал при одной мысли о подобном поступке, — это то же самое негодование, в какое нас приводят привычки каннибальских народов. И в наше время у некоторых народов еще бывают такие случаи, когда какой-нибудь князек убивает или велит убить своего мятежного сына и после этого сам его съедает.

А в сказаниях культурных народов (и в сказаниях весьма распространенных) мы находим богов, которые поглощают своих собственных детей. Но здесь не место углубляться в мифологические и этнологические детали. Поэтому я отсылаю читателя к богатейшему материалу, разработанному О. Ранком (О. Rank) в его труде о «мотиве инцеста» (кровосмешения), особенно к главе, посвященной «мотиву раздробления на куски».

Все эти многообразные фактические данные, сопоставленные мной на предыдущих страницах, вынуждают нас к признанию правильности сделанного Фрейдом предположения о существовании ранней каннибалистической стадии развития либидо. Эта фаза индивидуальной инстинктивной жизни находится в полном соответствии со степенью каннибальской культуры, сохранившейся до наших дней у некоторых народов и пережитой в прежние времена и «культурными нациями», имеющими за собой столь долгий путь развития. И вот известные психические явления, продуцируемые больным и здоровым индивидуумом (особью), напоминают нам о самой ранней стадии его. детства; народ же хранит следы своего отдаленнейшего прошлого в сагах и сказках.

¹ Предрасположение к неврозу навязчивости. — Internat. Zeitschrift f. ärztl. Psychoanal. Bd. I. 1913.

² Ненависть и анальная эротика при неврозе навязчивости. — Там же.

³ Нелишним, может быть, будет подчеркнуть, что и мысль, передаваемая здесь, и выражение это принадлежат самому пациенту. Термин «каннибалистические представления» взят им вовсе не из «Трех очерков по теории сексуальности». Анализ, о котором я рассказываю, производился два-три года назад, а третье издание исследований Фрейда, в котором впервые предложено это выражение, появилось только в 1915 г.

⁴ В дополнение к вышеприведенной, весьма далекой от полноты, выдержке из психоаналитической истории болезни обратим внимание на то, что больная предпочитала для своих ночных обедов растительную пищу. Приводимое самой больной рациональное объяснение недостаточно и даже неправильно по существу. Если же мы все поведение больной будем рассматривать как форму автоэротического удовлетворения, то мы легко поймем, почему ночью она избегает мяса.

⁵ Фрейд трактовал этот процесс на примере с глазами в маленькой работе о «психогенном расстройстве зрения». См.: Kleine Schriften. Bd. III, S. 314.

⁶ Ср. мою статью: «О конституциональных основаниях боязни улицы».

⁷ Я отсылаю читателя к фрейдовскому описанию психогенеза ипохондрии. Согласно Фрейду, ипохондрия возникает на основе регрессии к нарциссизму, следовательно, также к одной из ранних фаз развития либидо. (Freud. Zur Einfürung des Narzismus // Jahrb. d. Psychoanalyse. Bd. I. 1914).