4. Какой же социотип у Сперанского?

Сперанский был скромным, хотя и одарённым чиновником. Как же удалось ему, не владеющему пробивными качествами, поднятся на самые высшие ступеньки государственного аппарата? Ос­нов­ной причиной быстрого продвижения послужило его умение приспособиться к характеру очеред­ного начальника.

Сперанский хорошо изучил стереотипы чиновничьего мира. Он был тонким психологом, чувст­во­вал склонности людей, знал, как себя подать. Очень характерен случай с генерал-проку­рором Обольяниновым, самым грубым и деспотичным из четырёх генерал-прокуроров (наиболее вероятный социотип - Маршал), под чьим началом Сперанскому довелось служить при Павле I. Вот как обы­грал он свою первую встречу с грозным сановником.

“Обольянинов, когда Сперанский вошёл, сидел за письменным столом, спиною к двери. Через ми­нуту он оборотился и, так сказать, остолбенел. Вместо неуклюжего, раболепного, трепещу­щего подьячего, какого он, вероятно, думал увидеть, перед ним стоял молодой человек очень прилич­ной наружности, в положении почтительном, но без всякого признака робости или замеша­тельства и притом - что, кажется, всего более его поразило - не в обычном мундире, а во французском кафтане... Обольянинов тотчас предложил ему стул и вообще обошёлся с ним так вежливо, как только умел” [3, с. 326].

В этом, как и многих других эпизодах, Сперанский предстаёт перед нами как актёр и психолог от природы. Это напрямую указывает на его типную установку, которая оказывается гуманитар­ной.

Сперанский писал: “Однако приспосабливаясь к натуре сановника, помни: если переступишь грань, где приспособление переходит в раболепие, всё погибло: ты заронишь в натуру эту зерно презрения к себе. ” Основной психологический секрет Сперанского: он предоставлял самодо­вольным начальникам возможность выглядеть в глазах своих подчинённых умнее, чем они были на самом деле.

Очень высоко ценили современники письменный стиль Сперанского. Столоначальники того вре­мени писали много бумаг. “Сперанский же мог не просто написать бумагу - среди окружавших его чиновников, да и вообще в России, ему не было равных в логичности и изяществе изложения тех или иных мыслей на бумаге. В историю России он войдёт, помимо прочего, и как создатель русского канцелярского языка. ” [2, с. 79].

Прямо Пушкин в бюрократии! Как известно, больше других филологически одарены социотипы с гу­манитарной установкой. Они выразительнее всех работают со словом. Инспектор, по общему при­знанию, является основным бюрократическим типом, но ему легче откорректировать написанное кем-то, чем изящно составить новый документ для делопроизводства.

Есть ли ещё убедительные факты, которые подтверждали бы моё предположение о гуманитарности Сперанского? Об этом свидетельствует и характерные психологические моменты в основной ли­нии поведения Сперанского в чиновничьей среде.

“Среди чиновников генерал-прокуроской канцелярии Сперанский слыл за человека гордого, не­за­висимого в суждениях. Правда, гордость его переходила иногда в некоторое высокомерие, а неза­висимость в излишнюю категоричность. Вместе с тем был он склонен к насмешкам. Никто не мог лучше его подметить в поведении того или иного человека какую-нибудь нелепость с тем, чтобы при случае высмеять её” [2, с. 76].

Какой из четырёх гуманитариев мог бы себя так вести? У Лирика нет такой смелости, гордости и независимой манеры держаться. Советчик не выжил бы в жёсткой иерархической системе бюрокра­тии. Гуманист не язвителен и не склонен к каждодневному актёрству. Остаётся только один со­циотип - Наставник.

Однако где же возбудимость этого типа, куда делся экстравертный эмоциональный прессинг не­ис­тового реформатора? Да, Сперанский не был сторонником радикализма и быстрого реформирова­ния. Он отвергал в качестве средства преобразований заговор и революцию как на общегосударствен­ном, так и на уровне отдельной губернии.

В 1822 году Александр I утвердил проект Сперанского “Учреждения для управления Сибирских гу­берний”. Сам Михайло Михайлович так охарактеризовал его в письме к своему преемнику на посту генерал-губернатора Сибири П. М. Канцевичу. “Общая черта всех сих учреждений есть та, чтоб вводить новый порядок постепенно и по мере местных способов, не разрушая старого. Все они представляют более план к постепенному образованию сибирского управления, нежели внезапную перемену” [2, с. 264].

Из этих фактов я делаю вывод о том, что Сперанский относился к интуитивному подтипу На­став­ника, более осторожному и вдумчивому, чем подтип этический, не склонному к опрометчивым дей­ствиям. Если этический Наставник - это бунтарь и революционер, то интуитивный Наставник - это философ и реформист.

Я подозреваю, что у многих социоников, могут возникнуть сомнения по поводу правильности моего определения социотипа М. Сперанского. Может ли быть тип со слабой функцией логики, да ещё и интуитив хорошим бюрократом? Отвечу: да, может, если это Наставник. ЭИЭ достаточ-но скрупулё­зен не за счёт логики, а за счёт правопрогрессности, и достаточно разумен как за счёт ра­циональности, так и за счёт интуициии времени, которая безошибочно подсказывает ему назревшие проблемы эпохи.

Природная установка Сперанского проявлялась, когда он мог себе позволить не играть, а быть самим собой: “Он возвращался из канцелярии домой и целые часы проводил в одиночестве, предава­ясь чтению философских книг и размышлению - занятию, которое ещё в семинарских стенах вошло для него в привычку” [1, с. 83].

Бюрократическая система - это ИНСПЕРТОР, логико-сенсорная интровертная. Но сенсорная личность яв­ля­ется реализатором, но никак не “архитектором” реформ. Для действенных интеллектуальных про­ектов необходим экстравертный интуитив, который хорошо уживается внутри бюрократичес­кой ма­шины. Им может стать лишь тот тип, который дуален этой системе, то есть Наставник.

Оценка постороннего человека Эразма Стогова последствий реформ Сперанского в Сибири: “В нравственном быте народа я нашёл огромную перемену, менее одного поколения - и народ узнать было нельзя! Жизнь в городе мало была обеспечена, частые убийства, грабежи, воровство, не­да­леко от Иркутска в горах - две шайки разбойников... Казалось бы, с уничтожением деспотиче­ской власти полиции, избавлением от незаконных поборов исправников жизнь крестьян должна бы улуч­шиться, но результат вышел противный”.

Почему? Прежде всего потому, что гуманитарно-управленческие меры не были дополнены социаль­ными. Сперанский не соприкасался с социальными типами личности, которые чувствуют себя в социуме как рыба в воде и помогли бы ему свести к минимуму отрицательные социальные по­следствия реформ.

Эти последствия касаются также неучёта того, что условно можно назвать “платой” за ре­формы. Если изголодавшегося человека немедленно накормить, он умрёт, потому что его орга­низм отвык от больших доз пищи. Такой же губительной может оказаться большая доля свободы для людей, не помнящих ничего, кроме произвола и жестокости.

В этой связи напрашивается сравнение с реформами нашего времени. В постсоциалистических странах произошли такие же процессы, что и в результате реформ Сперанского в Сибири. Народу дали свободу, а получили рост преступности и эгоистическую мораль. Значит, реформаторы не продумали компенсирующие меры по всем четырём крупным сферам общественной жизни. В совер­шен­ном забвении оказалась психология российского человека как представителя определённого этно­типа, принадлежащего ко второй квадре.

Сперанский, несомненно, знал, что мир сановников не идёт на реформы, поскольку все они повязаны между собой личными услугами и родственными связями. Безболезненно не проходит ни один инновационный процесс, не говоря уже о таком грандиозном и затрагивающем личные ин­тересы многих влиятельных должностных лиц, как перестройка общественно-политического по­рядка громад­ной страны. Знал, но уповал на просвещённого монарха.

Не контактировал Сперанский, видимо, и с сайентистами, которые уменьшили бы субъективизм и утопичность его программы. Он опирался на идеи рациональной эпохи Просвещения, которая делала ставку на разум и справедливые законы. Однако эти идеи носят чисто гуманитарный ха­рактер, они совершенно не подкреплены строго научным анализом.